Предлагаю взглянуть на разговор Собчак с Волковым в студии «Эха Москвы» вне его контекста и тех смыслов, о которых мы знаем. То есть вне предвыборного напряжения, которое понятно, если вспомнить, что одного кандидата не допустили на выборы по надуманному предлогу, а другого подозревают, что он играет за третьего игрока, что держит банк и все нити в руках. Вне политики и даже вне содержания этого разговора.
Предположим, мы выключили звук или неожиданно забыли русский и ни слова не понимаем из того, что говорит женщина в красном мужчине в черном.
Что мы видим: женщина в красном стоит и с легкой недоброй улыбкой что-то говорит немного рыхлому полноватому субъекту, который при разговоре, то приподнимается, то садится, то переходит на шёпот, но говорит, кажется, взволнованно и чуть-чуть тревожно.
Женщина держит себя уверенно, мужчина не находит себе места. Женщина как будто не видит и не слышит не только ответов мужчины, но и того, что ей говорят другие, о чем-то просят или на чем-то настаивают.
Конечно, легче всего предположить, что мужчина врет и изворачивается, а женщина его в чем-то насмешливо упрекает, мужчина пытается оправдаться, пытается встать, не находит себе от неловкости места, женщина неумолима и с холодной насмешливостью выводит его на чистую воду.
Да, кажется речь об измене: она, скорее всего, предъявляет ему доказательства его неверности, а он изворачивается, таращит глаза, пытается оправдаться, но стройная женщина в красном ему не верит. И повторяет ему одно: ты изменил, теперь ты должен застрелиться, Лео. Нет, повышает голос мужчина, ты ошибаешься, а просто пошёл за сигаретами и спросил у неё, где здесь поблизости табачный магазин, а она сказала. Не свисти, говорит женщина, у тебя на рубашке морковная помада, ты должен застрелиться или я застрелю тебя, прямо сейчас, Лео. Нет, Хана, ты этого не сделаешь, мне нужен ещё шанс, я люблю тебя как первую затяжку натощак; не свисти.
Но может быть, все и не так: женщина в красном — хозяйка дома, мужчина — нерадивый и лживый слуга, женщина с прямой спиной отчитываете его за пыль на зеркале в угловой спальне, за не вовремя отданные в стирку рубашки, за странные следы на ковре: Леонардо, это уже третий раз за месяц, когда ты не выполняешь свои обязанности, я тебя предупреждала, что если ты и дальше будешь пить на работе, я тебя уволю. Нет, госпожа, он умоляюще вскакивает со своего места, поверьте, я больше не пью, я вытирал пыль, а следы — это ваш муж приехал после охоты и не снял сапоги со шпорами, а завалился как был на кровать в спальне, и я помогал ему раздеться и не отнёс его сорочки в прачечную.
Леннар, мне надоело говорить тебе одно и то же, мне ничего не остаётся, как уволить тебя, ты органически не можешь говорить правду, ты просто опустившийся человек, которому не место в приличном доме. Нет, госпожа, я прошу вас, прошу: не говорите так громко, ведь моя невеста Лизетта слышит нас сейчас, умоляю вас, госпожа.
Да, этот вариант, скорее всего, ближе к теме: женщина в красном ведёт себя так, как ведёт себяхозяйка аристократического салона среди слуг в какой-нибудь варварской стране типа Нигерии в снегах. Она не стесняется прислуги, а все люди, составляющие то угнетенно немую, то о чем-то робко просящую массовку — конечно, прислуга. Возможно, это сцена из рыцарского романа: женщина в красной тунике распекает нерадивого раба, в то время как другие рабы ее раздевают, одевают, овевают огромным опахалом ее уставшее, но все равно по-аристократически прямое тело.
Аристократу не пристало стесняться слуг, особенно в Нигерии в снегах, аристократ, как мы помним, не считает слугу за помеху: рыцарь во время любовных утех мог попросить слугу подержать его за ноги, он и его дама не видели слугу и слуг, они были как бы прозрачны, социально невидимы. А наша дама, конечно, аристократка: она говорит спокойно, невозмутимо, она говорит со слугами, которые меньше, чем тень от раскрашенных глиняных фигурок на полке, а он страдает и волнуется, потому что сам слуга и слуги вокруг них — такие же люди, как он.
Вот он опять вскакивает и говорит о чем-то, но душа его не на месте, ему неловко от упреков госпожи, он как бы двулик: одним лицом он пытается вымолить прощение у госпожи, просит пощады и уже не верит в нее, а другим пытается сохранить достоинство в глазах слуг, которые делают вид, что не замечают неловкости ситуации, а на самом деле все видят и все слышат, даже то, что не слышим и не видим мы.
А может, это часть чеховской пьесы: и перед нами помещица Раневская, отчитывающая конторщика Епиходова за недостачу в трудоднях. Трудоднях? Каких трудоднях, нет, ничего подобного, речь идёт о числе посаженных вишен в саду у дяди Вани. Семён, и сколько вишен посадил на том берегу господин Лопахин в прошлом апреле? Да, нет, что вы, Любовь Андревна, Роман Алексеич ничего мне не платили-с, нет, нет, ничего подобного, позвольте я объясню, вишни, скорее всего, попер-с господин студент, Петр Сергеич, я давеча видел его на том берегу с барышней, а то, что у меня рот чёрный, так я это просто активированного угля наелся от поносу-с.
Или это миледи разговаривает с Планше: поди, дурак, принеси своему господину одеться и таз с водой — ноги ему помыть, а то воняет, как будто в казарме Преображенского полка Нигерии в снегах, понял?
Я не понял ничего, так как звук был выключен или говорили они на каком-то странном языке, на суахили или на йоруба, на котором говорят иногда в Нигерии.
Одно очевидно, социальное положение женщины в красном и мужчины в чёрном неравны: она имеет какие-то непонятные права, которых мужчина, несомненно, лишён, поэтому она может говорить с ним свысока, через губу, а ему можно лишь оправдываться, сгорая от смущения, как сухая листва, что хрустит под ногами, словно порох.