На смерть В. Резункова
У Вити было два лица — оба симпатичные, особенно со стороны, но разные. Одно было лицо чуть-чуть смущенного, обаятельного, деликатного интеллигента с андеграунднымпрошлым: это смущение билось, как жилка на шее, от волнения. Он стеснялся себя. И как бы все время преодолевал. А второе — было лицо авантюриста, запойного заядлого игрока, игромана, выпивохи, не умеющего остановиться, но при этом не теряющего обаяния. То есть и пьяница обаятельный, и просаживающий последнюю мелочь в игральных автоматах — милый. Потому что за всеми лицами и подлицами просвечивал все тот же смущенный большеголовый мальчишка.
Первое лицо видели почти все: те, у кого Витя брал интервью для передачи, с кемвстречался, как представитель радио «Свободы». Второе видели немногие, близкие, от которых не скроешься.
Витя позвал меня работать в петербургское бюро «Свободы» в первой половине 90-х. Бюро звучало громко, но состояло оно из трёх человека: Вити, как начальника, звукооператора Левы Ежова и меня. Я в это время писал на культурные темы для воскресного выпуска газеты «Welt», но постоянный заработок был нужен.
Наше бюро располагалась в плохо отремонтированной квартире на Петроградке, работали мы с пленочными магнитофонами, а потом гений Лева Ежов кроил из взятых интервью и наших подводок к ним передачи.
Второе лицо Вити я увидел почти сразу, нередко, прощаясь вечером, он просил: Миша, не захватите завтра по утру две бутылки Балтика-3, деньги сразу отдам. Подноготная была проста: его ангел-хранитель, жена Света Гребенщикова, пыталась держать его в ежовых рукавицах, и он выжил, не пропал, не спился, не попал второй раз в тюрьму — только благодаря ей.
О том, как он сам попал на Свободу, он мне рассказывал ни раз. Он познакомился и понравился Савику Шустеру, до открытия московского бюро была целая вечность,Савик, которого тогда никто не знал, сидел в Мюнхене, и пригласил Резункова приехать, поговорить о сотрудничестве. Подробностей я не помню, понятно, что поехал в Мюнхен Витя не из Питера, а уже находясь в Европе.
Короче, они договорились на определенный день и час встретиться в каком-то кафе или баре недалёко от вокзала. Почему Витя опоздал, я опять же забыл: короче приехал он на день позже, телефона Савика нет или потерял, денег нет, потратил до мелочи. Зашёл в бар, попросил пива, потом ещё, еще, на предложение расплатиться, последовавшее вечером, отвечал, что ждёт друга, тот придет и заплатит. Хотя перспектива попасть в полицию казалась ему более вероятной.
Так или иначе пробухал Витя в этом баре сутки, а затем в открывшуюся на осенний дождливый Мюнхен дверь вошёл Савик, увидел Витю, покачал головой, спросил, сколько выпил его друг? Сколько-сколько, переспросил изумленный Савик? Расплатился и обернулся к Вите: ну, ты и распиздяй. Да, смущенно согласился Витя и подумал: все, прощай мечты о работе, прощай радио «Свобода», но тут услышал голос Савика: ладно, не расстраивайся, только распиздяй может работать на радио «Свобода», ты принят.
Я примерно понимаю логику Савика Шустера, но думаю, что решающую роль сыграло именно это обаяние смущенного ребенка, абсолютно искреннее, неподдельное, подлинное.
Это чувствовали все: и те, кто видел только первое, парадное лицо Вити, и те, кто видел его второе лицо, в тех ситуациях, удивительных и невероятных, в которые он постоянно, как поплавок под воду, если клюет, попадал. Он везде оставался собой, и это было что-то смущенное, негорделивое, не чванливое, искреннее и с отчетливым акцентом неуверенности. Вроде той легкой картавости, которая так нравилась звукооператорам радио «Свободы».
Так получалось, что его главными няньками были именно звукооператоры, продюсеры: сначала Лева Ежов, потом Матвей Васецов, потом и на долгое время, до конца — Витя Смирнов. И именно они вытаскивали его из всех передряг, в которые попадал с точностью стрелки от компаса.
У радио «Свобода» были свои законы: о главных сказал мне Витя в первый же день: нельзя ругать русский народ, это позволено только Боре Парамонову, и американскогопрезидента. Ещё нельзя было говорить «наши» и «наше», имея ввиду российское. Мы смотрим со стороны. Это многим было труднее всего.
Конечно, радио «Свобода» была либеральной и американской радиостанцией, и так как наше бюро давно перебралось из квартиры на Петроградке в пару комнат со студией на радио «Балтика». А потом в офисный центр на Артиллерийской, и число сотрудников увеличилось раз в десять. Не все, это было видно, готовы были принять либеральную, западническую позицию радио, некоторые подстраивались, делали вид, но не Витя.
Ему не надо было ни к чему подстраиваться, в нем совершенно не было притворства, а если ему иногда хотелось побыть шеф-редактором петербургского бюро радио «Свобода», то это все равно было так, как будто маленький мальчик встаёт на носки, стараясь показаться выше.
Я не помню, чтобы кто-то давал какие-то советы, только Петя Вайль, когда стал начальником в Праге, прислал список слов, которые стоит избегать: город на Неве, Северная Пальмира, ну и ещё десяток других штампов. Но политических советов не было.
Витя был таким, каков был, кому-то он мог показаться простоватым, но у него не было никаких колебаний, он все понимал так, что спрашивать, чей Крым, было не нужно. За это его передачи и ценили: в них было то сочетание простоты и определенности, которые подделать труднее всего.
Петербургское бюро закрыли в тот год, когда я уехал в Америку. Начальники из Вашингтона (никто из них, на моей памяти, не говорили по-русски) и не секли фишку совершенно. Россия, по их мнению, стала демократическим государством, независимая информация ей была, как считалось, не нужна, и финансирование сокращали год от года. А как сокращать финансирование? Рубить то, что от тебя подальше. Так отрубили петербургское бюро. Ушли с коротких волн в интернет. Выгнали всех, Витю и Таню Вольтскую перевели на работу домой, а оборудование Витя Смирнов возил по разным школам, уговаривая взять, чтобы дети тренировались.
То есть к путинскому реваншу «Свобода» подошла почти что голенькой, очередной начальник из Вашингтона решил, что перед закрытием «Свобода» должна стать совсем российской, мимикрируя под свою для Путина, и взял главным редактором человека без диссидентского и андеграундного опыта, который за полгода чуть не угробил все, что оставалось, выгнав почти всех, и заменив их своими хипстерами.
Я не хочу сказать, что Витя заболел от этого. Но это было больно, реально больно. Рушилось все, что создавалось более полувека. В некотором смысле Витя после этих передряг и не оправился. Делал, конечно, передачи, очень часто замечательные, но драйв, конечно, пропал.
Большой, деликатный медведь, человек с душой, которая никуда не умещалась, ему было трудно жить и одновременно легко. Легко, так как ему было не втиснуть себя в другую роль, не из того набора, что выбрал не он, а натура. И трудно, так как он жил, мучаясь и деликатно улыбаясь. Ему не надо было умирать, чтобы все окружающие увидели его в натуральную величину, он, даже если бы очень старался, не смог бы ничего скрыть. Хорошо только, что он не дожил до того, как Путин закроет «Свободу», чего мы всегда ждали и боялись. Но мне все равно больно, больно.
Персональный сайт Михаила Берга | Dr. Berg
© 2005-2024 Михаил Берг. Все права защищены | web-дизайн KaisaGrom 2024