Выбрать страницу

О манифестации женственности

Оригинал текста

Этот текст развивает другой, прочитанный мной полгода назад на фейсбуке и тогда же потерянный. То есть я прочёл его, но никак не отметил, потом попытался найти и не смог. Поискал в истории браузера, не нашёл. Даже обращался к некоторым моим френдессам (автором была дама), но попадал впросак: моего вопроса пугались. А звучал он буднично: не вы ли писали о женской сексуальности в бальзаковском (назовем его вежливо) возрасте?

Может быть, сейчас автор откликнется, но речь там шла о том, как меняется отношение женщины к мужчине по мере убывания ее сексуальности и, следственно, зависимости от мужчины. Вместе с взрослением и уходом из семьи детей и усыханием интереса к сексу, что приводит к уменьшению страха остаться без мужа. Оскудевающая, остывающая сексуальность как спутник свободы и независимости.

Я этот текст запомнил примерно таким по смыслу, но привлек мое внимание не только сам вывод, который кажется правдоподобным, а и то, что он рифмуется с моей темой, о которой я ещё раньше размышлял и тут сразу вспомнил: изменение способа манифестации женственности в эмиграции.

О чем речь? Понятно, что способы манифестации женственности в России и на Западе (будем исходить из последующей эмиграции именно на Запад, а не на Восток) разительно отличаются. Женщина в России подвергается давлению сразу нескольких обстоятельств: пониженного социального статуса (что определяется доминирующими патриархальными традициями), низким уровнем социальной и культурной защищенности и высокой конкуренции, как среди женщин примерно одного поколения, так — ещё в большей степени — женщин из поколений более младших.

Так или иначе, это ведёт к навязыванию женщине образа поведения сексуального объекта, что накладывает свой отпечаток даже на тех, кто добился финансовой и социальной независимости, но все равно находится в поле действия культурных стереотипов.

А они таковы, что заставляют женщину использовать более агрессивный макияж и одежду, выявляющую именно тот образ, который востребован обществом. А, значит, и вести себя намного более кокетливо (речь об обобщённой, усреднённой российской женщине: понятно, что мы не имеем возможности рассматривать разные социальные и конфессиональные группы, отличающиеся и порой принципиально разными способами манифестации женственности), чем столь же обобщённая и усреднённая женщина на Западе.

Это общеизвестно, поэтому попытаемся сформулировать, что происходит с женщиной после эмиграции. Она попадает в социальное пространство с другими стереотипами и другим уровнем защищенности. Что непременно сказывается на женском поведении и самоощущении. Не всегда это влияние однозначно, как и отношение к нему. Молодым женщинам поначалу трудно отказаться от агрессивной манифестации женственности, принятой в России. Как и от самоощущения себя как желанного сексуального объекта, которого должны добиваться окружающие ее самцы.

Кстати, акцентированная женственность, вступающая в противоречие с медианной манифестацией женственности на Западе, совершенно необязательно является проигрышной стратегией. По сравнению с приглушенной женственностью западноевропейских и тем более американских женщин такая стратегия позволяет привлечь внимание заинтересованных самцов; насколько эта новизна является долгоиграющей — другой вопрос. Сорокапятка.

В любом случае вместе с течением времени изменяется и женское поведение, которое есть всегда функция от социального статуса и его устойчивости. Что же касается поведения женщин бальзаковского возраста (возраста второй половины), то здесь адаптация к плюсам и минусам самоощущения женщины в новых обстоятельствах происходит быстрее и охотнее. Приглушенная женственность, сдержанный или почти отсутствующих макияж, негласный запрет на одежду и приемы дамы полусвета, столь востребованный в России, находят применение в выработки своего способа активации женственности.

И здесь — повторим — важнейшим становится, несомненно, более высокий уровень социальной защищенности и независимости женщины. То есть женщина в эмиграции сталкивается с двумя противоречивыми тенденциями. С одной стороны, она отчетливо понимает, что ее женственность — это то качество, которое меньше других теряет в цене при пересечении государственной границы. В то время как мужчине (если она эмигрирует с мужчиной) куда труднее конвертировать качества, имевшие ценность в России, в нечто столь же ценное за границей.

Я говорю «труднее», не говорю – «невозможно», но процесс конвертации мужских достоинств (а это, прежде всего, профессионализм) намного более медленный и трудоёмкий, чем признание женственности. Которая, конечно, не универсальна, но более универсальна, чем любые профессиональные навыки, требующие адаптации. И времени. Тогда как женственность обладает возможностью адаптироваться и конвертироваться куда быстрее.

Второе обстоятельство — это изменение социального статуса. Этот статус имеет, конечно, профессиональную проекцию, но даже при самых малых профессиональных достижениях, женщина ощущает себя на Западе, как будто из пресной реки попала в соленое море, поддерживающее ее намного отчетливее.

То есть завоёванный феминистками статус практически мгновенно распространяется на неё, даже если ей не споспешествует профессиональный успех. Статус в обществевырастает как бы сам собой, и это не может не сказаться на женском поведении.

Причём, повторю, это проявляется даже в том случае, если женщина не слишком или вообще не добивается успехов в профессии: пенсионерки преклонного возраста начинают ощущать себя куда более защищёнными и независимыми от мужчины, даже если — не знаю — не говорят или плохо говорят на языке новой родины. Зато говорят на языке тех знаков и ценностей, которые растворены здесь во всем.

И это ставит новые вопросы перед взаимоотношениями мужчины и женщины в эмиграции. И вектор этих взаимоотношений один: женщина обретает большую независимость.

Теперь зарифмуем эти соображения с тем, с чего мы начали. Убывающая зависимость женщины от мужчины по мере сглаживания и ослабления сексуального чувства, что не имеет отчетливых культурных и социальных коннотаций. И является антропологическим свойством, которое умножается эмиграцией и возникающим чувством социальной защищенности.

Понятно, мы унифицируем то, что имеет индивидуальные психологические и культурные константы, а попросту не учитываем их, сделав акцент на социальном и психологическом, что не всегда корректно. Индивидуальное подчас влиятельнее тех законов, давление которых испытывают все, но принимают или противостоит им по-своему.

Я лишь хотел сказать о том, что рост независимости женщины — есть функция социальная и антропологическая, то есть, попросту говоря, закон природы, усиленный или ослабленный акустикой общества, в котором физическая сила является дискриминируемым, активно подавляемым отличием. То есть демократия, парламентаризм, независимость судов и прочие западные чудеса приходят вместе с независимостью женщины от доминирования мужчины, и ее не отменить, даже если это кому-то очень хочется.

Персональный сайт Михаила Берга  |  Dr. Berg

© 2005-2024 Михаил Берг. Все права защищены  |  web-дизайн KaisaGrom 2024