Выбрать страницу

Синдром маршрутки

Оригинал текста

Многие еще помнят, как в начале перестройки появились кооперативные маршрутки. Маршрутки были и при совке, возили от метро до метро и от аэровокзала до аэропорта, но в перестройку общественный транспорт выкинул белый флаг, о расписании можно было говорить как о количестве яблонь на Марсе. И появление кооперативных маршруток казалось спасением.

 

Помню, приехал в Питер мой приятель из одной западноевропейской страны, я ему что-то объяснял про маршрутки, какую выбрать, как ими пользоваться. И возможно, отметил их появление, как первое – или одно из первых проявлений благотворной частной инициативы, мол, государство расписалось в своей полной несостоятельности, и частная инициатива тут же подстраховала, залатала наиболее вопиющие дыры.

 

Однако мой приятель из страны, где автобусы ходят как часы, не разделил моего энтузиазма, отметив, что поддержание коммуникаций, в том числе транспортных, одна из обязанностей социального государства, и маршрутки не видятся ему таким уж благом, это не тот случай, когда стоит радоваться дезертирству государства.

С тех пор прошло более тридцати лет, но я частенько вспоминаю об этом при столкновении с явлениями, которые можно, наверное, назвать синдромом маршрутки. Возьмем расцветшие при Путине благотворительные организации. Казалось бы, они в разной, конечно, степени, но делают благое дело: помогают лечить больных детей и стариков, оказывают другие услуги, которые в цивилизованном обществе оказывает государство, по крайней мере, в том же европейском обиходе. Но российское государство имеет другие приоритеты, на медицину, как и другие гуманитарные нужды, денег ему жалко, а чтобы люди мучились чуть меньше (и меньше ругали саму власть), плечо подставляют благотворительные организации.

 

Понятно, что и им деньги по большей части дает то же государство, но в обмен на политическую поддержку. И в обществе постоянно возникают споры: равноценный ли обмен совершила доктор Лиза, Чулпан Хаматова или Нюта Федермессер, обменявшие независимость на возможность делать то, что именуется добрыми делами. Казалось бы, зачем государству перекладывать деньги из одного кармана в другой? Почему вместо того, чтобы бы финансировать благотворительные организации, просто строить больницы и реабилитационные центры? Но тут целый букет выигрышей. Понятно, что российское государство неэффективно по преимуществу, и частная инициатива может чуть более рационально тратить деньги. Но не менее (а на самом деле более) существенным является то, что, давая деньги на благотворительность, государство не просто покупает лояльность известных людей с репутаций, но и заставляет их – этих людей – своей репутацией поддерживать режим, на что без этого обмена они бы не согласились почти наверняка.

 

Тут есть еще одно обстоятельство, полученное нами контрабандой из советского времени. Особое отношение в обществе к некоторым профессиям, имеющим гуманитарное измерение: врачам, учителям, библиотекарям, тем, кто не просто делает дело, зарабатывая на нем. А как бы творит миссию в качестве посла добра. Понятно, почему это было в совке. Государство не хотело платить работникам этой сферы, опять же — не солдаты, не менты и не писатели с пером вместо штыка, но потребность в медицинских услугах и учителях сельских школ с их мизерными окладами была. И дабы совсем не оставлять советского богоносца без гуманитарки, в обществе муссировались идеи об особой миссии, которую осуществляют эти люди. Не за деньгами, а за туманом и запахом тайги. Вид нематериального поощрения.

 

Понятно, этот миф не отменила и постсоветская эпоха. Именно поэтому у нас такой специфический и довольно-таки отличающийся от европейского взгляд на ту же медицину и почти все, с ней связанное. Мол, шофер или продавец работает за бабки, а врач или училка за идею. Понятно, это сугубо советское представление об общественных ценностях. В западных странах только советские эмигранты продолжают относиться к хирургу или офтальмологу, как человеку, живущему на облаке. И понятно почему: те же врачи – самая высокооплачиваемая профессия (наряду с профессией юриста), а медицина – это не просто бизнес, а бизнес в десятой степени.

 

Конечно, есть волонтеры, которые точно работают не за деньги, но сказать, что и в их работе западное общество не видит прагматического измерения, тоже нельзя. Для политика или человека, делающего общественную карьеру, волонтерство в бэкграунде – почти обязательная компонента. Понятно, есть благотворительные организации, в которых люди реально рискуют жизнью – скажем, врачи без границ, ездящие по самым опасным местам на земле, и хотя и эта работа оплачивается более чем внушительно, сам риск имеет дополнительное гуманитарное измерение.

 

Понятно, что российское общество имеет другую систему ценностей, но ничто не мешает нам проанализировать ее, увидев в какой степени те или иные акценты позволяют государству покупать себе сторонников, а сторонникам — защищать репутацию, обменивая поддержку режима на деньги и статус чуть ли ни святых.

 

Но интересы общества, как его понимает политическая власть и те, кто с ней сотрудничает, и интересы общества, как их понимают видящие эту власть, как власть корпорации, существование которой деструктивно для общественного развития, принципиально различаются. Власть правящей корпорации заинтересована в консервации режима, но те, кто видит раковую опухоль деструкции, заинтересованы в противостоянии и разрушении этой деструкции. И, следовательно, ценностные ориентиры существенно другие.

 

Понятно, что чистого нет в этой мире общественного притяжения и обмена, и, значит, практически любое действие это некая дробь. Скажем, доктор Лиза помогала детям, а символический капитал от этой помощи вкладывала в пропагандистскую поддержку наиболее агрессивных и деструктивных действий режима. То есть остаточный смысл был и в ее деятельности (хотя, вспомним о синдроме маршрутки, которым покрывается практически вся благотворительная сфера в путинской России), но из этого остаточного смысла вычиталась вся та поддержка деструкции, которую она только увеличивала.

 

Понятно, почему одни представители путинского общества предпочитают преувеличивать остаточный смысл в деятельности канонических путинских благотворителей. Они сами в той или иной степени поддерживают этот режим, и им нужно, чтобы ценностная структура этого режима обладала довольно протяженным светлым сектором. Мол, они (и мы) делают то доброе, что можно делать всегда, и, значит, это имеет смысл. А то, что за это приходится платить пропагандисткой поддержкой режима, весомый остаточный смысл этого стоит.

 

В то время как другие представители этого же общества, иначе проводят эти арифметические операции, и полагают, что деструкция, которую поддерживают и увеличивают статусные благотворители, намного превышает тот остаточный смысл, который, может, и есть, но точно не искупает игру на стороне деструктивных сил.И если есть возможность общественной поддержки той или иной деятельности, то ее заслуживают те, кто деструкции противостоит и эту деструкцию всеми возможными средствами пытаются уничтожить. Создавая пространство для возникновения государства, которое не просит маршрутки работать вместо себя, заклеив их борта пропагандистскими плакатами и стикерами.

Персональный сайт Михаила Берга   |  Dr. Berg

© 2005-2024 Михаил Берг. Все права защищены   |   web-дизайн KaisaGrom 2024