Выбрать страницу

Традиционализм без традиций

Ежедневный журнал

Куда ведет кризис культуры. Эмиль Паин
Действительно ли в России, в отличие от остальных стран Европы, традиционное архаическое общество? И объятия традиционализма так сильны, что препятствуют любым попыткам провести либеральные реформы? С этим довольно распространенным мнением категорически не согласен участник семинара «Куда ведет кризис культуры» Эмиль Паин, который полагает, что Россия всего лишь одна из стран, в которой сегодня очень активна так называемая «обратная волна». То есть ситуация временного возвращения консервативных тенденций, при том что общий тренд на модернизацию остается неизменным.
Казалось бы, Эмиль Паин пытается дуть против ветра – ведь любому, кто следит, за изменившейся в путинскую эпоху ситуацией с различными социальными тенденциями очевидно, что за возврат к русским традициям и к особому пути России сегодня ратуют не только пенсионеры, что понятно, ввиду их советского прошлого, но и молодые люди, в том числе родившиеся после перестройки. А ведь обычно молодые люди чаще голосуют за перемены и модернизацию общества, чем пожилые люди. Однако, утверждает Паин, во время «срыва», во время обратной волны, очень часто именно молодые люди становятся яростными сторонниками возвращения к традиционным ценностям.
Правда, вслед за Эриком Хобсбаумом, введшим термин «изобретенные традиции», исследователь уточняет, что те, кто ратуют за возвращение к традициям, на самом деле призывают вернуться к традициям, которые являются новоделом. Это не настоящие традиции, а смесь из выдуманного и изобретенного вместе с осколками реального прошлого. Изобретение или конструирование традиций необходимо для того, чтобы традиции представили в виде, наиболее привлекательном и якобы похожем на реальность, при том, что реальностью они не являются. Таков, в частности, исламский фундаментализм, который с реальным традиционным исламом имеет мало общего, а является категоричным отрицанием настоящего. Исследователь ссылается на П. Нора, который называл это «воображаемым прошлым», точно так же как Б. Андерсон называл нации «воображаемыми сообществами».
Паин подробно останавливается на феномене «исламской экономики», которая обрела популярность вместе с первой волной исламского фундаментализма. Это особая экономика, в которой запрещены, в частности, получение процентов от вкладов, инвестиции в игорный бизнес и так далее. Одно время эта «исламская экономика» была популярна в Иране, Пакистане и Судане. Более того, когда эти экономические веяния возникли, многие западные банки стали предлагать услуги по обслуживанию клиентов «в соответствии с исламом». Но очень быстро оказалось, что «исламская экономика» неконкурентоспособна, даже во время кризиса 2008-2009 годов, когда, казалось бы, отказ от рискованных инвестиций должен был помочь уберечься от кризиса, выяснилось, что исламская экономика точно так же просела как все остальные. И сегодня ее сторонники остались только в Судане, стране, занимающей 186 место по уровню развития.
Примерно такая же ситуация с «суверенной демократией» в России. Она вроде бы является отражением национальных устоев и традиций, а на самом деле представляется попыткой доказать подвластному населению, что ситуация, когда воля обладающих властью лиц выше закона, это и есть отражение культурных традиций России. Точно так же как особый путь России является путем из воображаемого прошлого в не менее воображаемое будущее, совершаемым на самом деле не воображаемым сообществом под названием нация, а вполне реальными налогоплательщиками, которых убеждают, что их инвестиции в «суверенную демократию» наиболее выгодные. Налогоплательщикам постоянно внушается мысль, что сравнение России с гнилым Западом неправильно и антипатриотично, так как у России своя культура, свой цивилизационный путь, и мы не позволим сбить нас с панталыку.
При этом Паин разделяет способы оправдания изоляционизма цивилизационными особенностями России на три наиболее отчетливые группы. Первая – это охранители, по большей части представляющие силовой блок власти, именно им особенно нравится утверждать, что культура – это судьба, так как это дает им возможность подверстать к этой судьбе процесс увеличения власти политической бюрократией.
Вторая группа называется автором упаднической. Ее составляют определенные круги вполне либеральной, на первый взгляд, интеллигенции, которые понимают преимущество западного пути над российским, но при этом со вздохами и охами уверяют, что Россия, увы, страна рабов, исторически и опять же цивилизационна просто не готова к тому, чтобы вписаться в западную цивилизацию. Понятно, что такая радзиховщина вполне устраивает власть, ибо ее устраивают любые попытки легитимировать существующий статус-кво.
Третья группа называется автором агрессивным цивилизационным национализмом, хотя на самом деле им куда ближе имя имперских державников. Здесь особый путь России сводится к необходимости воссоздания русской империи во главе, понятное дело, с русским народом.
Однако самое важное — всеми этими группами движет, прежде всего, воображаемый традиционализм, то есть попытка придуманным прошлым легитимировать вполне конкретное и удобное настоящее. Понятно, что традиционализм стал наиболее востребованным, начиная с путинской эпохи 2000-х годов, когда непоследовательные и противоречивые, часто далекие от справедливости реформы сменились стремлениями просто и грубо удерживать власть. Именно тогда в России, по мнению Паина, началась «обратная волна», и до этого интересный только маргинальным группам русских националистов типа общества «Память» особый путь России был отмыт от нафталина. Хотя на самом деле в ход пошло очередное переизобретение прошлого.
Утверждение, что России не подходит либерально-демократический путь, который просто не соответствует ее национальным и традиционным устоям, не находит, как утверждает Эмиль Паин, никого подтверждения в многочисленных отечественных и зарубежных исследованиях, проводившихся в разное, в том числе последнее время. Эти исследования показали, что Россия страдает не от избытка различных традиционных стремлений, а наоборот от очень опасного разрушения различных традиционных норм, как социальной культуры, так и традиционной (общечеловеческой) нравственности. То есть традиционность российского общества – это миф, точно такой же как миф о коллективистском характере русского человека. Сегодня российское общество – наиболее атомизированное, индивидуалистическое, безучастное, социально разделенное, противостоящее обыкновенной человеческой солидарности. В России чрезвычайно низок уровень доверия между людьми. И один из самых низких в Европе уровень законопослушания, то есть уверенности, что закон не враждебен и мешает, а помогает человеку.
Можно ли здесь согласиться с Эмилем Паином в его варианте кризиса культуры? Ведь он уверен, что «обратная волна», накрывшая Россию, является лишь частью общемирового культурного тренда. Увы, с этим согласятся далеко не все. Конечно, «обратная волна» коснулась не только России, но почему она далеко не так катастрофически сказалась на политическом пути наших бывших соратников по социалистическому лагерю? Почему у восточноевропейских и прибалтийских стран все складывается по-другому и куда более удачно? Значит, историческое прошлое России все-таки сказалось и сказывается самым что ни есть пагубным образом на попытках России войти в цивилизованную Европу не как пример от противного. А что важнее яйцо или курица, национальные отличия или глобальный тренд, вопрос из числа неразрешимых.

Персональный сайт Михаила Берга  |  Dr. Berg

© 2005-2024 Михаил Берг. Все права защищены  |  web-дизайн KaisaGrom 2024