Банальность мятежа

Чем бы не закончился мятеж Пригожина, эта вся история имеет отправную точку в виде полюса банальности. Сам режим Путина, придуманный им на волне ресентимента, обиды российского обывателя, посчитавшего реформы Ельцина – обманом и предательством, так как в минусе оказалось греющее сердце обывателя русское великодержавие, есть произведение банального ума. Посчитавшего, что можно держать перед мордой обывателя морковку в имперской упаковке, делать вид, что ты за русских, ты за бедных (по лозунгу одного из своих более откровенных сторонников), а на самом деле обогащаться самому и своему окружению.

Это противоречие и является соломинкой, рано или поздно ломающей спину верблюда. Но банальный ум Путина не видел этой опасности, он уверовал в магическую силу телевидения и пропаганды, способных на его конкретном примере произвести переход от любой грязи, любого мусора к поэзии абсолютной власти. И при этом продолжавшей банальность своей траектории: убирать всех потенциальных конкурентов: для чего реальные оппоненты уничтожались, а в ближайшем окружении культивировалась отрицательная селекция, где социальные лифты работали, прежде всего, для своих и их детей, а ценилась без лести и с лестью преданность в ущерб всем остальным качествам.

То, что одновременно шло движение от мягкого авторитаризма к жесткому и жестокому недототалитаризму было все тем же движением в рамках банальности замысла, когда путь из грязи в князи осмысливался в теологических терминах избранничества, а количество и качество ошибок множилось на глазах.

На стороне банальности Путина стояла банальность большинства российского общества: одни продолжали самоопределяться в рамках путинского обогащения, ставшего функцией не великого замысла, а совпавшего с его воцарением роста нефтяных цен, что тоже истолковывалось в рамках веры в избранность власти, остававшейся, однако, банальной.

То, что Путин дошел до невиданных со сталинских времен репрессий в его стремлении оттеснить от борьбы за власть всех, кто был не столь банален как он, и вынужден был использовать банальный инструмент маленькой – по замыслу – победоносной войны, было, скорее всего, неизбежно: банальность – слишком тесная оболочка металлической скороварки, в которой он продолжал варить свой авторитарный суп, и возмездие было, конечно, неизбежно.

Сначала выяснилось, что никакой великой России Путин не вернул: построенная на лести и лжи военная машина оказалась никакой не машиной, а все также склеенной из лжи и лести структуры, легко обращавшей в бегство своих немногочисленных либеральных оппонентов, но оказавшейся неспособной воевать на равных с украинской армией. Вооруженной и укомплектованной куда, казалось бы, хуже, что не помешало получать пробоины по борту флагманским кораблям, бежать от Киева и Харькова, а дабы спастись от обнаружения собственной банальности был найден еще одни банальный, то есть непродуманный и опасный ход – использование частных армией и заключенных, что само по себе есть демонстрация интеллектуального падения.

То, что рано или поздно кто-то из полевых командиров, прославившихся жестокостью кувалды и безжалостностью к пушечному мясу бывших зэков потребует свою часть реальной власти было банальным соображением, которое не приходило в голову верховному главнокомандующему, не видящему дальше своего носа. И столь же естественным был процесс аккумуляции у этого вроде как недалекого повара Путина, обязанного Путину вроде как всем, кроме той славы жестокого и эффективного полевого командира, каким Пригожин стал на этой неправедной войне. А его поиск легитимности и поддержки со стороны общества был столь же предсказуем: он в своей борьбе за власть не мог пройти мимо того, что волновало наглухо закрытое общество: повальная коррупция, ложь и лицемерие при формулировках общественных целей, которые просто состояли в желании сыграть на великодержавных комплексах и обидах и при этом жертвуя малым: укреплять свою власть и богатство своих наиболее преданных слуг.

То есть превращение повара Путина в подобие Стеньки Разина, бичующего пороки общества при сохранении с ним крепкой связи, было следствием банального развития того замысла, который Путин пытался воплотить, не видя всех тех опасностей, которые были неизбежны на этом пути.

Очень возможно, Пригожин был поначалу марионеткой в руках тех военачальников, вроде Суровикина, которые хотели бы потеснить Шойгу и Герасимова и использовали Пригожина и популярность его ЧВК как таран. Очень может быть его в самом скором времени застрелят собственные подчиненные, несомненно инфильтрованные агентами ФСБ, но главное – неизменно. Банальность замысла Путина, посчитавшего, что может вертеть не только бессильным обществом, но и историей, окончится не менее банально.

Мятеж Пригожина – это одна и версий конца репрессивного режима, который вынужден вооружать сторонников против общества, но куда менее защищен от их неверности и властолюбия. То, что Пригожин в последнее время заговорил с прямотой Навального – не следствие его ума или эволюции, а следствие неизбежности размежевания с властью, которая всегда проходит по линии наименьшего сопротивления. А слабости путинского режима очевидны – они в тотальной лжи и коррупции, которую можно выдавать за патриотизм, пока все начинается и до конца еще далеко, но спастись от них рано или поздно окажется проблематичным.

Отказавшись от смены власти более-менее демократическим путем, вступив на тропу авторитарной и тоталитарной подмены власти преданностью силового аппарата, Путин неизбежно оказался его заложником. Бунт Пригожина столь же банален, сколь и предсказуем, как и конец банального правления Путина: жестокие авторитарные режимы, как тот, что построен сегодня в России, не могут быть заменены на выборах, но всегда оказываются заложниками своего окружения и силового аппарата.

Неожиданно для себя Пригожин оказался тем мальчиком, кто громче всех крикнул: король-то голый! И даже если мальчик будет убит или арестован в самое ближайшее время, банальность конца этого банального режима не отменима.

Сегодня, завтра, после дождика в четверг?