Выбрать страницу

«Коммерсант» как уловка 22

Кончина Шуры Тимофеевского дала, казалось бы, естественный старт апологетическим текстам, мифологизирующим и его роль в создании «Коммерсанта» и других изданий нового русского капитализма, и сами эти издания. Тимофеевский предстает чуть ли ни отцом нового русского журнализма, создателем его языка, а сами издания – образцом стилистического совершенства и изумительной, сегодня утерянной, и оттого как бы более ценной, точности.

Совсем не только потому, что я все 90-е много писал и для «Коммерсанта», получая премии за статьи, и для «Русского телеграфа», куда после очередной размолвки ушла часть редакции с хороводом авторов, я вижу эту ситуацию в ином ключе.

Конечно, никто особый язык «Коммерсанта» не создавал: ноу хау состояло в том, чтобы поставить к журналистского станку интеллектуалов-гуманитариев, оставшихся в голодные перестроечные годы без какого-либо заработка. Установка была одна: без научного аппарата и фразеологии, то есть спустить стиль на пару этажей вниз; а если говорить о каноне стиля, то его создавал, скорее, Максим Соколов, соединивший вместе постмодернистскую игру, вышедшую из модного приговского вышучивания серьезного и помпезного письма, и консервативный фундамент.

Игровая оболочка (а то, что это – оболочка, вроде наволочки, выяснилось очень скоро, при обретении ею механистичности, трафаретности и сериальности) представала как бы продвинутой, но самое главное – скрывающей консервативную начинку. Игра позволяла проглотить ее с большей легкостью, но и это противоречие становилась источником многочисленных конфликтов, ставших огнями маяка, который естественным образом привел Максима Соколова на страницы путинского официоза.

И этот дрейф тоже был во многом каноническим для большей части законодателей моды коммерсантского стиля, из «Коммерсанта» рекрутировали пресс-секретарей  президента, советников политического истеблишмента, спичрайтеров таких фигур политического ландшафта, как Чубайс и Кириенко. И это не противоречие, не следование в фарватере переменчивой эпохи, а вполне сознательный дрейф, содержавшийся в роли «Коммерсанта», как ее понимали идеологи издания, если они были, а не плелись в хвосте общей редакторской инерции.

Да, отличительной особенностью коммерсантовского стиля была вроде бы стилистическая уравновешенность, подчеркиваемая неангажированность, иногда эстетство без особой натужности, то, что получило еще раньше маркировку поверх барьеров. Но это, как и стилистическая оболочка письма Максима Соколова, было фиктивным, отвлекающим маневром, с намерением скрыть, закамуфлировать свою позицию. Потому что в той ситуации начала перестройки «Коммерсант», конечно, не был таким надмирным и лишенным политической ангажированности. Он был ангажирован, но не педалировал, а скрывал это, понимая, что откровенные политические пристрастия понизят его акции арбитра, судящего о политике с точки зрения эстетики и стилистической игры.

Это было понятно буквально сразу, что «Коммерсант» играет на стороне слоя, который тогда именовался новыми русскими, а уже потом, когда скрывать стало нечего, да и не нужно – нового буржуазного слоя, возникшего из заработавших на своем положении советских номенклатурщиков второго и третьего ряда, сыгравшего партию перестройка, держа карты ближе к орденам.

То, что «Коммерсант» стал рупором этой позиции, не было чем-то неестественным и противоречащим внутренней интенции идеологов издания, потому что и это ядро вышло из слоя обслуживающей советскую номенклатуру интеллигенции, мучавшихся из-за необходимости есть с мясистой руки, которая высовывалась из-за обкомовской занавески, а затем, блеснув перстнем, молча исчезала в таинственной тени. Мучились, морщились, давились совписовским кактусом, но ели, что позволяло в частности давать своим отпрыскам пристойное образование, увы, не приближавшее их к официальной карьере, но заражавшее их скепсисом, позволявшим иронически смотреть на совок и своих родителей при сохранении понимания жертвы, принесенной в их честь.

Идея «Коммерсанта» — идея советских мажоров по оправданию половинчатой позиции отцов, их неприятия нонконформистского дистанцирования, чреватого полным отключением от кормушки, что казалось неприемлемым и неумным, а стилистически неряшливым.

Мы все оправдываем себя и свои слабости, в том числе родителей, к которым у нас, конечно, свои счеты, но благодарность за эстафету их социального капитала входит в джентельменский набор. «Коммерсант» оказался инструментом, позволяющим утверждать отчасти оппозиционную (у нас с советской властью эстетические разногласия) позицию, и все так же дистанцироваться от позиций более отчетливых, маргинальных и менее модных (потому что за них желающих платить не находилось) максималистов.

Хотя смысл этой моды был очевиден, но никогда не артикулировался: под негласный запрет подпадала критика перестройки с точки зрения позиции традиционной русской интеллигентности, которая увязывала ценность любых реформенных потуг с интересами наиболее страдающего социального слоя. Изобретение «Коммерсанта» и состояло в том, чтобы дистанцироваться насколько возможно дальше от позиции социальной солидарности и ответственности, если не считать социальную солидарность со слоем бенефициаров перестройки; эта солидарность тоже скрывалась, как родимое пятно на спине, оставаясь концептуальной.

Среди множества мифов, продуцированных и продуцируемых сегодня по поводу «Коммерсанта» и его создателей: создание осмысленного, уникального и единственного в своем роде (пока не появились многочисленные клоны от «Ведомостей» до «Афиши») аналога наиболее известных и авторитетных западных СМИ, типа «Нью-Йорк Таймс» или «Гардиан». Хотя, естественно, ничего общего между этими газетами и «Коммерсантом» нет, все авторитетные западные издания отчетливо политически осмысленны, невозможно спутать консервативные СМИ и либеральные, их позиции декларируются в редакционных статьях, в фельетонах известных писателей, в выборке и акцентах репортажных статей, что иногда является предметом упреков в ангажированности, хотя политическая ангажированность и определенность – непременная суть западной журналистики.

И только если позицию надо тщательно скрывать, как полноту под широкими складками, так как она дискредитирует, появляются проекты типа «Коммерсанта», ответственность которого за весь правый поворот постперестроечного линкора с черным дымом из трубы трудно недооценить.

Вступала ли игра на двух клавиатурах в противоречие между собой, между подчеркнуто эстетской и снобистской, культурно фундированной и рафинированной, но внешней, выставленной вперед, и тайной, скрытой от глаз, где партитура почти дословно совпадала с позицией слоя бенефициаров перестроечной приватизации, еще не имеющего своего языка, но знающего, чье мясо съела?

Конечно – да, хваленый отдел культуры «Коммерсанта» предоставлял почти полную свободу своим авторам, анализирующим те или иные особенности постперестроечной культуры со сложностью, превышающей потребности заказчиков-простофиль, но и эта деятельность представала ширмой (или расписными цветами и зонтиками на ширме), которая скрывала от взора падающего в пропасть нищеты и бесправия слоя традиционных клиентов традиционной же русской интеллигенции смысл того, что происходит.

Типа, сбондили Елену по волнам, ну, а нам соленой пеной по губам. Этой соленой пеной «Коммерсант» и стал.

Персональный сайт Михаила Берга   |  Dr. Berg

© 2005-2024 Михаил Берг. Все права защищены  |   web-дизайн KaisaGrom 2024