•     Новости
•     Проза
•     Статьи
•     Видео
•     Галерея
•     Кафедра
•     Био
•     Критика и интервью
•     Друзья и годы
•     Архив

Оригинал текста

Все культуры, несогласные почти во всем (и уж точно во многом), сходятся в требовании к женщине быть красивой. Понимая эту красоту по-своему, они единообразны в том, чтобы критерии красоты, разные в разные в эпохи, соблюдались. Здесь и сейчас. Это требование не имеет законодательной основы, оно — неписаное правило, но неизменное во все времена.

Опубликует, к примеру, какая-нибудь дама в фейсбуке фотографию дочери или себя на заре прекрасной юности с сообщением о каком-то событии, и тут же как из рога изобилия посыплются реплики: красавица, молодец, красотулечка какая она у тебя, вся в маму. Если же поводом является устройство на работу или защита диплома, то может быть и связка: красотка, красавица и умница, молодец, прекрасно выглядит (выглядишь). Вариации возможны, но красота как локомотив будет всегда впереди.

Написать в комментах к публикации фото барышни, обдуманно или случайно поправляющей согнутой в локте рукой прическу: мол, сразу так и видно – хороший человек. Хорошего и умного человека ты, Галя, вырастила – это неприкрытое издевательство и насмешка. Если вы не зафиксировали красоту представленного объекта (даже если это что-то неопределенное в очках и берете), значит, намеренно (или по глупости и неловкости) решили публикатора оскорбить, и прощения вам не будет.

Потому что наши отзывы — не просто стереотипы вежливости, хотя это и вежливость и стереотипы, но культурные. Ведь культура – это не музей или театр, это то, как мы оцениваем что-то или кого-то, и почему. Что считаем обязательным и главным, и тут видно со всей отчетливостью: главным признаком устойчивости в море жизни для существа женского пола считается красота. Порой, возраст дает увольнение от обязательства быть красивой, но не всегда и не у всех. И исключений из этого правила немного.

Ведь это только кажется, что в культуре мы как скала, возвышающаяся над водой, мы на самом деле больше бычки в томате с овощами, то есть бычки, конечно, во плоти, но пропитаны культурными консервантами насквозь, даже если не замечаем этого.

Но зачем культуре (или культурам) так сдалась эта женская красота? Нечем другим занять себя? Да, все культуры — рациональны и прагматичны по преимуществу, их поле деятельности — регулировать (или направлять, подсказывать) поведение в тех областях, где закону труднее (да и невозможно, как слону в посудной лавке) развернуться. Не тот рельеф, надо бы петитом, под сурдинку, а он лезет с рупором и гигантским шрифтом лозунгов и транспарантов. Хотя некоторые культуры порой спорят с законом, но большинство являются, скажем так, подзаконными актами.

Может быть, культура – эта такая эссенция эстетики, ее персонификация? И культура (общество) в своем требовании к женщине быть красивой заботится об эстетическом комфорте, мол, приятно же глазу благообразные лица и отсутствие беспорядка во всем? Вряд ли, однако, стоит подозревать культуру в таких излишествах. Настоятельное пожелание женщине быть или казаться красивой имеет более простое объяснение, не исчерпывающее, конечно, многообразия интерпретаций и мнений, но, скорее всего, культура, вышедшая из чрева религии, рассматривает женскую красоту в прикладном измерении эректильной функции. Женщина должна быть красивой, чтобы вызывать сексуальное возбуждение, которое является тем настоятельным пожеланием, с которым культура к ней обращается.

И это не только следствие идеи продолжения жизни, что понятно, но и психологического комфорта в семье: красота женщины обеспечивает то почти непрерывное течение (влечение), в котором легче плыть шаткому челну брака или вообще субъекту отношений между полами.

По понятным причинам культура предпочитает говорить об этом иносказательно, но и вполне определенно. Скажем, сексуальные отношения куртуазно обозначаются как роман (закрутить роман), да и вообще эротическое измерение как бы камуфлируется, что в некотором смысле и является той тонкостью, теми кракелюрами культуры, которые более других ценятся. Но если видеть косточку в спелом или зеленом (когда как) плоде, то многое из вывешенного в качестве помпезных культурных деклараций, становится понятнее.

Скажем, многократно растиражированное утверждение одного из героев-протагонистов Достоевского «Красота спасет мир» становится понятным и менее пафосным, если его интерпретировать как эрекция спасет мир. В этой интерпретации есть не только редукция, но и смысл, тот же самый, что в девизах хиппи: делать любовь, а не войну. Возбуждать эротическую волну, а не волну агрессии, так как это вполне рационально, умопостижимо.

Об этом, скажем, говорит Гамлет, уверяющий Офелию, что будет ее любить, «пока этот механизм ему принадлежит». Это, о механизме эрекции, Гамлет продолжит интересоваться Офелией не вечно (этот герой стремится к точности), не пока смерть не разлучит нас, он продолжит одевать ее в кружева ухаживаний, пока эрекция будет ему в этом споспешествовать, натягивать пружину, заводить часы.

Несколько лет назад одна культурная институция объявила конкурс на создание памятника жертвам сталинских репрессий. Была выбрана символическая фигура, олицетворяющая страдание и борьбу, обреченную на провал, но все равно продолжающуюся в наших палестинах. И когда у инициатора проекта спросили, почему в качестве модели столь неполиткорректно был выбран мужчина, последовал очевидный ответ: потому что женщина в любой позе сохраняет эротичность, а это тот смысл, который в данном случае не просто факультативен, а мешает. Мы же не бюстгальтеры и фитнес рекламируем, и не бодипозитив, а сопротивление тем свинцовым обстоятельствам, в которых эрос – весьма относительный помощник.

Конечно, можно сделать женщину громоздкой и гордой воительницей, как статуя Свободы, или прообраз многочисленных монументов, олицетворяющих на российских просторах Победу или Женщину-мать. Но это всегда требует диспропорции, головы, на которую надето облако, определенной несоразмерности, которая камуфлирует, снижает эротический смысл женского тела.

Принято саркастически высмеивать стремление мужчин с кризисом среднего и пожилого возраста (седина в бороду) к юным длинноногим профурсеткам, из-за чего рушатся многолетние браки и множатся психологические травмы. Но это вполне рутинная вещь. Принцип сохранения минимума потенциальной энергии применим и к отношениям между полами. В принципе, почти любая женщина эротична для мужчины, но по-разному. Для того, чтобы быть готовым совершить половой акт, нужна эрекция, которую разные женщины вызывают в разной степени. И молодая, красивая телка, прекрасная без извилин, вызывает в самом духовном мужчине эрекцию быстрее. А, значит, ощутить себя мужчиной легче, нужно меньше затрат, что и побуждает тех, кому это подтверждение мужественности остро необходимо, ставить красоту во главу угла. Пока этот механизм мне принадлежит.

Эрекция – почти полностью вне того, что именуется духовностью. Эрекция не заменяет другие пласты отношений, но она никак не связана с ними или связана опосредованно. Женщина может быть проникновенным другом, интимным собеседником, умным советчиком и незаменимым помощником, и при этом не вызывать эрекции или вызывать ее в минимальной степени. Да, есть семейная эрекция с костылями в виде предварительного просмотра порно, но эротичность отстает от остального, как кость от отварного мяса в столовском борще.

В мировой культуре есть множество описаний отношений между полами, лишенных эротической основы. Скажем, герой Фиесты пытается вернуть отношения с женщиной, которая нравится ему, а он ей, но так как механизм эрекции (из-за военной травмы) ему не принадлежит, отношения теряют основу. Эту пропорцию соблюдают все те произведения, которые получают статус классических, в них эротическое находится в том самом месте, где оно ощутимо и зримо, но при этом скрыто, так как произведение —  это та прелюдия, которая предшествует акту. Это в меньшей степени относится к произведениям, которые тематизируют эрекцию, как Лолита, а в куда большей степени, где она скрыта, как в Алисе в стране чудес.

Эта эротичная основа культуры ставит интересную проблему между универсальностью эрекции и, казалось бы, уникальностью красоты. Как же так, эрекция – великий уравнитель, как кольт или коронавирус, а красота неожиданна, как беззаконная комета в кругу расчисленных светил? Однако ряд исследований канонов красоты в разных культурах и эпохах приводит к выводу, что красота – это собрание наиболее общих черт в данной культуре, социальном слое и времени. То есть красивым в тот или иной момент в той или иной культуры полагается лицо, собравшее наиболее повторяющиеся и усредненные представления о здоровье, статусе и притягательности объекта противоположного пола. Естественно, гармонично (то есть в правильной пропорции) представленные. И получается красота – это общее место, да, не столь часто встречающееся, но все равно возведенная в закон банальность.

А вот уникальность, выход за пределы среднего – интерпретируется как некрасивость, вызывающая замедленную эрекцию. То есть если эрекция – магнит, то к ней притягивается то, что ее возбуждает, а именно норма, физиологическая, психологическая, культурная. А вот анормальность, это как раз та беззаконная комета, которая стоит в сторонке на танцплощадке жизни, глотая слезы и кляня свою судьбу.

В некотором смысле феминистическая революция – это протест против требования к женщине быть или казаться красивой. Право не быть красивой и иметь все остальные права – это новая норма, а наша жизнь – это постоянное противоборство между давлением различных норм, стремление к обладанию одними из них и отказ от признания и нарушения других.

Красота женщины – возможно, последний бастион патриархальности, что-то вроде маленького японского сабо, в которое помещали женскую ногу, чтобы она не выросла. Поэтому столько женщин защищает критиков феминизма и в этой склоке на стороне бородатых мужчин – все мы держимся за инструменты, которыми владеем. Если быть женщиной является геройством и синонимично выражению сводить с ума, то за право быть или считаться героем (пусть и в юбке) стоит и повоевать. Как и за право определять, что такое норма.