Машина как одежда
Нет более простого и постыдного способа думать о себе, как представлять свою машину продолжением себя. И это при том, что все мы в той или иной степени этим грешим. Хотя вещь, сработанная чужими руками на конвейере и купленная за деньги, вряд ли способна представлять нас с какой угодно точностью. Но наша способность нагружать символическим смыслом все, что угодно, помогает и здесь.
Скажем, американцы делятся на республиканцев и демократов по маркам используемых машин. На американских машинах ездят более патриотичные республиканцы, думающие при этом о поддержке отечественного автопрома. А вот демократы, фрондируя, предпочитают европейские автомашины, хотя те намного более дорогие в обслуживании. Причём настолько дороже, что европейская машина — знак повышенного достатка, или недостатка разумения. А вот американские дешевле, по крайне мере, по стоимости деталей. Хотя многие автомеханики отзываются об американских машинах предельно скептически, для них все эти кадиллаки, линкольны, крайслеры — что-то типа ведра с гайками, если переводить на разговорный русский. Долго не живут и скоропостижно падают в цене.
В меньшей степени это касается машин, которые берут в лизинг: так как ты берёшь на три года, то машина не успевает превратиться в опель (если вспомнить старую немецкую шутку). Внешне многие новые машины стали вполне приличны и похожи друг на друга, так что если выбор: платить две с половиной сотни в месяц или три с половиной, то можно и на форде ездить, не нагружая свои предпочтения избыточным смыслом.
Зато японцев любят и демократы, и республиканцы, они ломаются реже, чем американцы, и стоят в обслуживании дешевле европейцев. Мой автомеханик Ник, да и не он один (русских механиков у меня нет, в нашем городке русский автосервис отсутствует, как класс) уже много лет повторяет, что покупать нужно только тойоту. Ее обслуживание самое дешевое, и при продаже она теряет в цене меньше других. Правда, Ник уговаривает брать только 6-цилиндровые с мотором 3.5 и, кажется, после 2012 года, мол, этот движок наиболее долговечен. Но у меня нет возможности проверить: я в тойоте езжу только если это убер или лифт.
Но в любви к тойоте с Ником до недавнего времени было согласно и «Исламское государство»: они ездили почти исключительно на тойотах, предпочитая тоже шести- и восьмицилиндровые. Что является, несомненно, важной и наиболее действенной рекламой модели: если она не ломалась в условиях войны в пустыне и отсутствия фирменных станций обслуживания, значит, эта машина — долгожитель. Что, надо сказать, Исламскому государству не помогло, не вывезла их Тойота из болота.
Очевидно, эта информация не дошла до российских кинематографистов. В одном дурацком российском сериале, изобилующем кричащими приметами откровенной недостоверности и отчетливого непонимания, как и что устроено в этом и том мире, есть особенный прикол. В сериале арабские террористы упорно ездят на ниссанах: то ли потому, что в распоряжении съёмочной группы не было ни одной тойоты хайлендера, то ли даже здесь они не удостоились прочитать Википедию. Понятно, что и Ниссан может затесаться в кинообоз, но если вспомнить рассуждение Филдинга о возможном и вероятном в искусстве, то лучше бы они заняли тойоту у жены директора сериала г-жи Верещягиной.
Я пока говорил только о том символическом в средстве передвижения, которое не лишено политических коннотаций. Но машина — это как драповое пальто или шуба, то есть то, что надевается на человека сверху. Или ещё одна знаковая система, расшифровка которой зависит от референтной группы. Скажем, продвинутые и молодые люди, которых в девятнадцатом веке назвали бы прогрессивными, ездят преимущественно на Toyota Prius. Hybrid и вообще экологически щадящая система. А вот у университетской публики подчас очень модно ездить на очень старой машине. Не в том смысле, что на раритетной, напротив, просто старой, сношенной как каблук. Был раз на одном пати, где миловидная дама хвалилась, что ездит на машине 1997 года, а дочка хозяйки срезала ее: а у нас 1996! И осанисто оглянулась, ловя одобрительнее взгляды.
Это одно из проявлений протестантской культуры, в рамках которой экономия — доблесть, а хвастовство вещами неприлично, как трусы из-под рубашки. Это при том, что для американцев машина подчас — почти домашнее животное, любимый питомец, и американцы щедры на похвалы, особенно, если машина древняя или необычная, как у меня.
Это не означает, что на улицах нет дорогих машин: конечно, в Беверли-Хиллс ламборджини и мазерати встречаются чаше, чем в Вест Ньютоне. При том, что в последнем тоже дорогие дома и, следовательно, обеспечены их владельцы. Но даже порше — редкость, а пристрастие к европейским авто — дополнительный, системный знак, что вокруг торжество демократии и демократов, и Трампу вход воспрещён.
Конечно, все это деление на чистых и нечистых весьма условно, моя соседка — республиканка (редкая птица в местном зоопарке), о чем даёт знать американский флажок на ее антенне. Но машина ее – Toyota RAV-4, сначала была красного цвета, а пару месяцев назад она поменяла ее на белую, но все равно тойоту. И что в каждом конкретном случае победит: слон носорога или наоборот, то есть расчёт или желание подтвердить свой политический выбор, каждый решает сам.
И, конечно, желание демонстрировать богатство считается зазорным только у упёртых протестантов, а католикам и парвеню — этот закон не писан. Что не мешает прочитывать дорожное движение, как метки собак, выводимых на прогулку. По выбору в магазине готового платья, как по запаху, можно сказать пусть не все, но почти.