Возможно, точнее других о сериале «Эпидемия» сказал Тынянов в статье «Литературное сегодня», сравнив неудачную попытку создать фантастику по рецепту Алексея Толстого в «Аэлите» и фантастику, вполне состоявшуюся, в виде сатирической утопии в «Мы» Замятина.
Неудача Толстого повторена Костомаровым в «Эпидемии»: Толстой изображает марсианскую жизнь по образу и подобию раннесоветской, Костомаров изобретает будущее, которое почти ничем не отличается от настоящего, того, что за постсоветским окном.
Все ужасы, изображённые в «Эпидемии», не холодят кровь, потому что это ужасы двадцать раз читанные-перечитанные. Каждый второй пост на фейсбуке из Саранска или Китежа полон ими. Куда страшнее были бы мемуары какого-нибудь Суркова или книга со скучными дебитом-кредитом, записями выплат всем известным, а также тщательно скрываемым агентам влияния Кремля. Кому борзыми щенками и вилами (в прямом, не переносном смысле, как кто-то подумал), акциями Сберыча и отложенными бенефитами. Удивило бы? Вряд ли, зато, возможно, развлекло.
В сериале, искусственном и малохольном с самого начала, есть все равно точка перелома, когда не до конца отчаявшийся зритель (а такие есть почти всегда) ждал, но не дождался. Когда вас ждать, всегда вас ждать. И не дождаться? Только ждать. Здесь рифма с фильмом Быкова «Завод», который тоже представлял собой кастрюлю, подогревавшуюся на огне, а читатель все ждал — взорвется, взорвется ли, неужели революция в полный рост и прямо сейчас? Нет, ответил режиссер: не революция, а всего лишь расстроенная психика и неоправданные, завышенные амбиции. Плюс обида. Не ждите социальных потрясений, лучше читайте историю болезни.
Так же в пятой серии у Костомарова, когда тягомотина неправдоподобно показываемой эпидемии и совершенно непонятного бегства пары семей с поиском воли и свободы на острове в тайге оборачивается каким-то очень знакомым террором со стороны хорошо вооружённых людей в армейской униформе. И читатель ощущает встающие ушки на макушке: как, опять террор государства против мирных граждан под видом заботы об их мирном сне? Читатель ждёт уж рифмы розы, думая простить создателю социальной «Аэлиты» неправдоподобие одиноких, но всегда тщательно очищенных от снега дорог, бесконечный бензин в бензобаке, напоминающий безразмерный патронташ у Чапаева, и даже надрывную мелодраму в исполнении известных актрис, умеющих с мхатовским надрывом читать чужие дневники, раз автор готов показать доминирующий конфликт нашего времени между властью и маленьким человеком, попадающим под лошадь (или это уже было), как вдруг все обещания быстро берутся назад. Униформа, скорее всего, куплена как всегда в военторге, вместе со сценарием в придачу.
Не надо никакой цензуры, современный автор, желающий брать зрителя на испуг, не нуждается в том, чтобы получить совет от Главлита, чтобы неожиданно прозреть и увидеть луч света в темном царстве или свет солнца в холодной воде. Он сам смущён, что семь серий портил людям и себе настроение, выдумывая неправдоподобные (потому что уже слишком известные) ужасы, и дабы компенсировать их в скомканном финале, выдал на-гора все то, на что горазд сегодня постперестроечный социум.
Оказывается все эти театрализованные кошмары, снятые как бы натуралистической камерой, нужны только для того, чтобы привести героев (и следующих за ними по пятам зрителей) к тем трём китам, на которых стоит земля постперестроечного либерала. Фаворский свет (в виде венчания двух пар разновозрастных героев), тихий «ленинградский» рок и теория заговора.
Приводить героев к свадьбе, дабы поскорее избавиться от вопросов (после свадьбы хоть потоп) — не вполне новый после Филдинга, но вечный, как пластинка во дворе, и исправно работающий прием. Теория заговора хороша тем, что это отмычка, открывающая любые двери. Отчего эпидемия, вдруг и сразу? Так это все китайцы подсуропили, чтобы избавиться от ненужного и редкого (особенно в Сибири) местного населения и взять всю страну в полон. Голыми руками и на лыжах. Немного стремно, что китаец в белом халате, как какой-то белофинн, приходит, как шпион, с Севера. Но с другой стороны, ещё Блок предупреждал, откуда ждать опасности Рассеюшке нашей ненаглядной.
Ну, а то, что апофеоз поиска и обретения смысла происходит под пение Гребенщикова, показывает, что автор выкладывает все карты на стол. Если вас не убеждает батюшка, тридцать лет живущий дремучем лесу (то есть ушёл в лес ещё при Ельцине), но при этом венчающий рабов божьих в новенькой с иголочки церкви по новорусскому образцу и моде на дерево со слезой, то пусть все это случится под песню БГ, где акцентом звучит слово «господи» (без уточнения — зеленоглазый ли он, или вышел, как все из народа, из зеленоглазого такси).
Сказать, что это и есть — настоящие ужасы нашего городка, настоящая эпидемия, не позволяющая режиссёру в продукте, предназначенном натурально для масс, не быть настырно банальным, скорее всего, самонадеянно.
Большое расстояние между безыскусным фильмом «Срок», в котором приемом становится отсутсвие натужного приема, и попыткой испугать ежа голой лысиной в «Эпидемии». Троица банальностей не в состоянии искупить гулкое и слишком просторное повествование от стойкого ощущения ненужности, исчерпанности самой идеи поиска источника страха где-то вовне. Вряд ли русскому человеку стоит бояться чего-то больше, чем себя самого.
Исчерпанность и маломощность не в китайцах в белых одеждах (как своеобразный рефрен к перестроечному роману Дудинцева), не в том, что плохой сериал легче не смотреть, чем рецензировать, а в этом вечном поиске вируса (и противоядия от него) с помощью чудесных перестановок. Три карты, три цвета времени. Немного Брамса в холодной воде. Немного солнечного мая, и тоненький бисквит ломая, лишь вездесущая цитата бесконечного тупика. Ты ненакрашенная страшная, и накрашенная. Но ненакрашенная, конечно, страшнее. Какая есть, с утра, невыспавшаяся, с кругами под глазами, без беллетристического макияжа.