Интервью А. Панова с М. Бергом «Уйти, пока не поздно…»

Оригинал текст

Российский интеллектуал написал письмо к ныне действующему президенту РФ, в котором призвал того оставить свой пост, и, поскольку послание получилось обстоятельным и пространным, выпустил его в виде книги. Она так и называется — «Письмо президенту» и ее в Петербурге выпустили совместными усилиями редакция газеты «Европеец» и издательство «Красный матрос», основанное художниками-митьками. А автора зовут Михаил Берг. Он писатель (создатель семи романов), культуролог (доктор философии Хельсинского университета), видный литературный и общественный деятель (в перестройку — председатель совета Ассоциации «Новая литература», созданной для того, чтобы обнародовать творчество авторов самиздата, главный редактор независимого журнала «Вестник новой литературы», ныне — член Исполкома Русского ПЕН-центра). В общем, уважаемый и разумный человек. И вдруг — наивный жест, возобновляющий «архаическую», по авторскому определению, традицию державинской поры: «истину царям с улыбкой говорить». О книге и об ее трудной издательской судьбе Александр Панов, продолжая «культурные беседы» газеты «ОГФ», расспросил самого Михаила Берга.

АП. Как вы сами признаетесь в книге, первый раз вам страстно захотелось написать письмо президенту еще во время давней истории с Андреем Бабицким. То есть эта странная идея вынашивалась довольно долго. Но реализовали вы ее только теперь. С чего вдруг?
МБ. В некотором смысле это произошло неожиданно для меня самого. Когда в январе этого года начались массовые бунты пенсионеров в связи с монетизацией, я понял, что для нынешней власти не представляют никакого интереса даже те, кого она могла бы считать своими главными сторонниками. Ведь старшее поколение воспринимало Путина гарантом реставрации прежних, важных для них ценностей. Но и с этими людьми обошлись столь же бесцеремонно и нагло, как и с представителями другого общественного полюса — попавшими в опалу олигархами. Я не испытываю особой симпатии к господину Ходорковскому: он для меня — социально и культурно чужд, как комсомольский функционер, вовремя оказавшийся у раздачи. Но то, с каким неуважением власть обошлась с бизнесменом, решившим поучаствовать в политике своими собственными деньгами, как нарушались его элементарные человеческие права — это отвратительно. Правда, мне, никогда не состоявшему не только в партии, но и вышедшему из комсомола, не менее чужда ветеранская ностальгия по советскости. Все это и стало исходной ситуацией для написания книги.

АП. А как появился сам замысел?
МБ. Мы ведь очень часто про себя ведем, продолжаем разговор — с тещей, с приятелем, которому что-то не успели досказать, с начальником, с которым говорить откровенно днем, скажем так, не удается. И вот после истории с Бабицким у меня появилось ощущение, что мне есть что сказать Владимиру Путину, родившемуся со мной в один год, жившему на соседней улице и ходившему гулять в мой Таврический сад. Я пишу об этом. Мы вместе в 59-м пошли в первый класс, в 67-м закончили восьмилетку и одновременно поступили в спецшколы (он — в химическую, я — в физико-математическую), ну а в 69-м — в университет. Я уверен, что мы ходили с ним на одни танцы и встречались на подпольных рок-концертах. Президент принадлежит к моему поколению. И я предполагаю в своем «Письме», что его знаменитая фраза про «мочить в сортире» — не только тоталитарная агрессия, но и отвращение к пафосу и высокопарной серьезности, своего рода заземление лексического официоза. А это именно традиция нашего — второго послевоенного — поколения: ни о чем не говорить с пафосом, всегда с оттенком иронии.

АП. Но одно дело «поговорить» с тещей, а с другой стороны — с носителем Власти. Вы апеллируете к Путину-человеку, в своем воображаемом разговоре даже обращаясь к нему на доверительное «ты» и называя Володей. Но осталось ли что-либо человеческое у президента — любого президента любой страны? «Мочить в сортире» — просто случайная и недопустимая по протоколу оговорка…
МБ. Человеческое, конечно, осталось, оно остается всегда. Если бы я считал иначе, не затеял бы катавасию с этим «Письмом». Ведь это не открытое письмо, которое адресовано обществу и миру. Я старался писать для конкретного адресата, который мог бы прочесть написанное. Старался писать так, как если бы в самом деле с ним говорил и слушал его возражения. То есть я не имел право сразу заявить: «Ты — преступник. На тебе кровь десятков тысяч людей, погибших в Чечне или зарезанных на улице из-за кавказской внешности. На тебе ответственность за разжигание ксенофобии. Ты манипулируешь народом так, как манипулировала практически вся российская власть, включая советскую». Подобные — совершенно справедливые заявления — невозможны в жанре письма, написанного для того, чтобы адресат его мог прочесть до конца. Да, мы видим перерождение людей, поднимающихся наверх. Но Путин — не инопланетный монстр. Он адекватное порождение — и выражение — сегодняшнего российского общества. И тогда стоит задаться вопросом: «А есть ли человеческое начало в нашем обществе, подлом, трусливом и слабом, сделавшем Путина своим избранником?» Говорю: Путин, подразумеваю: общество. Оно сегодня пугающе трусливо, пугающе — потому что власть, как собака, чувствует страх, и берет еще сильнее за горло.

АП. А вы действительно считаете избрание Путина знаком сегодняшней социальной трусости и слабости?
МБ. Истории с изданием «Письма» в какой-то мере является ответом на ваш вопрос. Я написал его из чувства стыда за страх, который растет вокруг, за лгущие средства массовой информации, за то, что людей опять превращают в несмышленых детей. Написал — надо публиковать. Я понимал, что возникнут трудности, но какие? Я знаком с главными редакторами и владельцами почти всех крупнейших российских издательств. Стал обращаться. И мне с удивительным постоянством в течение восьми месяцев отказывают все. Причем никто не говорил, что книжка плоха. Никто не говорил, что он боится. В одном издательстве книгу приняли и даже довели до макета, но в этот момент Ходорковскому начинают зачитывать приговор — и все меняется. Начинается дрожание, и книга не выходит. Я стал просить только издательскую марку: мне отказывают правозащитные движения, либеральные партии. Первым человеком, который сказал: «Да», стал Руслан Линьков, секретарь убиенной Галины Старовойтовой, которому уже один раз прострелили голову — главный редактор газеты «Европеец». Книга вышла. Теперь ее отказываются брать все большие магазины. Не пишут крупные газеты, про путинское ТВ я молчу. Вот так и получилось, что мое «Письмо», вполне выверенное, вежливое, интеллектуальное — то есть намеренно нескандальное, выявило фантастическую и преступную трусость интеллектуальной и политической элиты российского общества. Поэтому могу сказать: степень наших опасений даже занижена — отовсюду уже вонь идет.

АП. Тем не менее, книга есть. Я держу ее в руках. Мы с вами спокойно разговариваем. Факт случился. Но изменит ли он что-либо? Прочтет ли письмо президент и если прочтет, то…?
МБ. Я не знаю по поводу изменений. Но мне существенен сам факт прочтения этой книги и моим адресатом, и обществом. Мы с вами представляем из себя результат того, что мы прочли, и что думали и думаем по поводу прочитанного. Пусть читает… Я же книжку создал — не гранату…