В зимней подледной рыбалке есть прием, который помогает заманивать глупую рыбку – мормышку на леске подтягивают вверх, а затем медленно опускают на место, создавая у рыбы иллюзию новизны: не было ничего, а вот, поди-ка, опять блестит. Путин, конечно, зимний рыбак (чуть не написал зимний дурак, если, конечно, помните отличие его от дурака летнего), но приманивать рыбку, живущую по траектории стихов Пушкина про обмануть меня не трудно, он, конечно, мастер.
Хотя метафор для иллюстрации произошедшего в Минске столько, сколько и не нужно для понимания, я их даже сейчас и перечислять не буду (ниже удобнее). Потому что при всей горечи, испытываемой при этом кажущемся обмане, обман (как бы он не был противен) все равно остается кажущимся.
То есть то, что Запад спасет и подаст Путину руку в непогоду и поможет в немой борьбе за сохранение статус-кво, было, конечно, понятно. Здесь, увы, каждый играет на свой карман. Но единственное, чем можно себя успокаивать: Запад играет роль глупой рыбки, без раздумий заглатывающей мормышку с острым крючком на конце, но, конечно, такой рыбкой не является. Тысяча двадцать седьмое китайское предупреждение, сделанное строгим голосом Белого вождя из Вашингтона – лишь исполнение прописанной по либретто партии баса: но и сам бас, и бархатный баритон из Европы, и тенор с петухами из Киева прекрасно понимают, что разыграли оперу-буффа. Что нам, людям простым и ищущим правды хоть где-то, тяжело, но не больше (хотелось бы думать), чем Толстому, когда он глазами наивной девочки смотрел на театральную сцену и жестами подсказывал Шкловскому слова о приеме «остранения».
Понятно, что Путину никто не верит и не поверит больше никогда, даже если он подстрижется в монахини или пойдет с котомкой и клюкой умирать в Таганрог.
Не поверит, если он будет имитировать бег на месте, важно разговаривать с седым зеркалом или играть с Меркель как с котенком, заставляя ее бегать за цветным шнурком с привязанным бантиком. За Путиным, даже когда он будет изображать смертельные судороги, просить или печально подносить лекарство, кашлять как Жан Вальжан и звать сестричку с грустной уткой, будут следить с недоверием, как за домушником с двенадцатью ходками, которого зачем-то пригласили сторожем в богатую синагогу.
Я это говорю, конечно, с тяжелым сердцем, мы же не дети, чтобы смотреть сказку про волка, изображающего бабушку, и не понимать, что вчерашнее было похоже не только на ловлю рыбы, но и на групповое изнасилование. И даже если говорить себе: это кино, братец, кино, это все не взаправду, они играют трагедию, пойми, они сейчас пойдут домой пить чай с сушками — трагедия, увы, осталась.
Мы все под колпаком у безумного Мюллера, которому не хочется быть шефом полиции в Малаховке, а исключительно владычицей морскою и чтобы Обамка бегал у него на посылках. Да, и Мюллер из рязанского ТЮЗа, и рыбка из прессованной пластмассы, и хор рыбаков из дома народного творчества имени Цюрупы, но то, что они все ему подыгрывают, напрягает все равно. Не надо бы так азартно играть в смерть.
Понятно, что перемирие — на полчаса, гопоте, ставшей госчиновниками Лугандона, нет места в мире, кроме как сидельцами в темнице с другими клеймеными ворами, на войне же они все суворовы и чегевары; путинской корпорации нет возможности отменить мобилизацию трудового народа, призванного воевать с жидобендеровцами, так как если не разыгрывать спектакль, то рано или поздно надо будет за него получить по ведомости, а там будут такие бенефиты, что им и в тяжком сне не надо.
Как Путин с гребцами по галере будет пережидать антракт с ожиданием выдачи Мистралей и прочих преференций в третьем акте, мы, конечно, увидим. Для тех, кто любит театральные сюжеты, есть пространство для удовольствия и лицезрения, для тех, кому театр — это немного архаика, и все уже было в прошлом веке, придётся поерзать на жестком стуле в ожидании пива и бутерброда с яйцом и килькой в буфете на втором этаже.
Мы — зрители, даже если этого не хотим и в детстве сами думали о поступлении в студию МХАТа. Запад — не Парсифаль, и Украина — не чаша Грааля, чтобы ломать за нее даже бутафорские копья, но все же была надежда, что все кончится не банальной собачьей свадьбой, а чем-то похожим на разговор среднего Карамазова с чертом, что ли.
Но никто никому не обещал гибели за нас всерьез, мы одни, на сцене — фарисейство, а у этого режиссера нет другого спектакля, кроме как сказки Афанасьева с печальным концом. Не нравится — пишите сами. Бумага на всех одна.
