Размышления у парадного подъезда
Самый захудалый крестьянин имеет равные права с университетским профессором кислых щей, но та консервативная контрреволюция, что катит на всех парах на нас с голубого экрана, в том числе в небесном Афгане, — крестьянская, сельская, даже сельсоветовская по-преимуществу. То есть понятно, что везде есть умники в очках, и среди талибов, и вокруг Эрдогана, и по правую руку от иранских аятолл, и у уха Трампа, и возле здесь Кириенко, что возле Путина, что обернулся посмотреть, не обернулась ли она. Но гулкое эхо аудитории образует сельсоветовская тусовка размером с океан, крестьянская косность, которая во всех революциях и войнах идёт до околицы, где кончается Ойкумена Тверской губернии, Старицкий уезд, село Святые Дары.
Потому, кстати, афганцы не стали защищать разбитое для них государство, как разбивают сад или вазу, которую художник нам изобразил. Государство — городская забава, это у городских со средневековой зазубрины появляется корпоративность и взаимовыручка: сегодня у покупаю у тебя зелень, завтра ты у меня горшки и утварь. А у нас сегодня ты играешь джаз, а завтра родину подашь, Джоинт ты этакий. У крестьянина отечество кончается забором, дальше конец перспективы как под платьем у красавицы.
Потому и русское государство постоянно выпадает в осадок, и начинается с белого листа, что наша культура, как верблюды с тюнингом из Саратовского зоопарка стоит на спине черепахи, которое есть крестьянский мир. Да, есть полтора профессора, журналист в очках, провизор из пробирной палатки и много держиморд, но нравы у нас крестьянские, лютые, и такое же государство. Все эти Емели на печи и Иваны-дураки — крестьянские дети, у них не президент и партии, а отец-хозяин. Им письменная культура, договоры и подписи — баловство и лукавство, довольно слова-золота и авторитета. Потому и тянутся к царю-батюшке, что он и они — мост над жизнью, которая пугает, как страшный сон, и вообще-то не нужна.
Афганцы не пошли защищать чужое государство, русские — все эти городские игрушки от НТВ до Навального. Крестьянская консервативная контрреволюция катит свои волны по всем морям, погнали наши городских, да не догнали, убежали. Крестьянин — одинок и жесток, потому что он — чужой на этом городском празднике жизни, и все для него чужие, кроме своих, семьи и соседа. Какое тут государство, когда огород не вскопан, поле не вспахано, как и не сжата полоска одна, грустную думу наводит она: бурьян да колючки одни, Дума не нужна, только в виде совета, аблакат — продажная сволочь, умри сегодня, я — завтра. Жакерия.