Щит и меч

Понимаешь, Петруха, весь ужас в том, что я так и не видел этот сраный Кремль, то есть — собор этот Солсберицкий. Я даже во сне теперь вижу, что приезжаю на вокзал, он как у нас в Мазутном, низенький такой, удобства во дворе, и ведь знаю, что специально еду на всех электричках с перекладными, чтобы эту задрипанную церквуху поглазеть. Только вышел на площадь вокзальную, она вся в семках заплёвана, как снег пошёл сперва мелкий такой, с копеечку, а потом — вдруг повалил хлопьями, ветер задул, месиво под ногами, просто какой-то Новый год в батяниной деревне Пахры.
На углу возле аптеки с кренделями выпиваю первый дринк анисовой. Как без неё, без неё пути не будет, и на душе сразу Диккенсом отдает, прямо с отдушкой от клеенного переплёта, как у папани профессора над каминной полкой стояло в строю.
Возле банка, как сейчас вижу, сберыч обычный, как на Краснопутиловской, само собой, дринк заранее припасенного одеколона «Шипр областной» принимаю на грудь. И сразу ширь такая в душе и во взгляде, будто орден главверх в петлицу продел. Просто — взвеетесь кострами синие очи на оси.
И кажется уже впереди, за метелью мятежной и белой вьюгой, из которой шторы шить, видится этот 123-сантиметровый хуй с горы, колокольня ихняя, хваленная, то есть. Но здесь, дабы не растерять, не рассыпать по пустякам восторг душевный, добавляю хороший полнометражный глоток «тройного». Мы ж, с тобой, Петруха, не здравствуй-до свидания, мы — нормальные мужики, чтобы они не заставляли нас изображать и спать в британской братской могиле на односпальной жесткой полке.
И вот когда после этого наваждения на следующем углу ты отполируешь все это нашатырем с перекисью водорода, дабы очистить влажную пасть и храмовые врата души перед входом в святилище. Как вдруг перед глазами опять этот ублюдочный дом на семи ветрах, и сам Скрипаль стоит, схватившись за горло, белое как алебастр в холодильнике, и голосом Аркадия Матвеича с занятий по маскировке в капстранах шипит: опять день просрал, ну и где твой собор с мачтой и флагом Донецка и Луганска?
И я тут же просыпаясь потный и липкий, что твои яйца на учениях, и понимаю с ужасом, что вновь, как не приказывал сам себе, не смог найти этот вражеский собор, что его как будто снесли за ночь, что уже какой раз даю себе слово, приехать на последнее (у всей родни собирал) в ебучее Солсбери и не видеть этого Скрипаля в гробу в белых тапочках на босу ногу. С ручкой, с ручкой дверной в зубах. А Аркадий Матвеич грозит сквозь морозное оконце пальцем и шепчет: ты, шалун, Петруха, балбес, дубинушка ты стоеросовая, тебе три профессора кислых щей текст писали, и что — даже двух слов связать, а туда же — Штирлиц, блять, недостроенный. Начал делать, так уж делай, чтоб не встал. Вот с кем, кем, Владимир Владимирович, работать прикажете, хоть Медведева вашего малохольного на дело посылай, да и тот, как что, так опять в грипп, как в прорубь из водки, прячется. Я — ни я, и в Солсбери ни хуя. Ни зги не видать.