Стеснительный тоталитаризм
Первоначально я хотел назвать статью «Московский романтический тоталитаризм», но боюсь, что слишком немногим была бы понятна рифма между московским концептуализмом и путинским авторитаризмом, примеряющим на себя белые тоталитарные одежды. Между ними общее только то, что они тяготеют к линии, по которой небо преломляется о землю, но этой линии не достигают, не могут достичь и не хотят. Ни московский концептуализм не был чист от идеологии, хотя это подчас и утверждалось в приемах защиты от советской цензуры, ни режим Путина не обладает даже примерно тотальным объемом контроля над обществом по образцу Гитлера, Сталина или Мао.
Стеснительный тоталитаризм позволяет активировать как существительное в виде линии горизонта, так и прилагательное в виде уступок проблемам со зрением. Тоталитаризм – это то, чем Путин пугает окружающих, как дорогой к советскому храму, но сам храм разрушен, и его обломки не могут воскреснуть, потому что нет в достатке мертвой и живой воды. Мертвой, чтобы склеить прошлое, как голубую чашку. И живой, дабы в чашке забился пульс, и она зажила бы новой жизнью.
Конструкторское бюро путинского режима понимает это не хуже других: какой там тотальный контроль в эпоху интернета, ютуба и социальных сетей, а также прибавочной стоимости вместо идеологии развитого социализма. Попытка гальванизировать труп советского тоталитаризма носит исключительно прикладной характер: не о построении тоталитаризма мечтают его системные администраторы, а о том, чтобы с помощью его пугала в широкой шляпе, в длинном пиджаке заклинать несогласных и непослушных.
Но у стеснительности, как седла на спине авторитаризма, грозящего скорой тоталитарной грозой оппонентам, есть несколько применений. Конструкторы этого вида правления прекрасно понимают, что не могут стать с советской эпохой вровень, и им неудобно от этого сравнения. Но у этой стеснительности есть и более широкое основание: Путин и его кукловоды, те, кто продвигал его, дергал ниточки, привязанные к рукам и ногам, чревовещал утробным голосом, понимают, что они случайные гости на этом празднике суровой русской действительности. Что ничем не заслужили нынешних почестей и постов, что вообще вырвались к финишной ленточке из такой глубокой жопы аутсайдерства, что иначе как сбоем в системе по имени божественное предназначение это не объяснить.
Именно поэтому стеснительность – онтологическое свойство путинской власти. Она, безусловно, наглая сегодня, борзая, изображает самоуверенность, но все эти свойства – от преодоления стеснительности, от неудобства за претензии, озвучиваемые и осуществляемые.
И именно стеснительность, столь важная для понимания режима, устанавливаемого кремлёвскими насельниками, является и планом действия и ее прокрустовым ложем. Путинское мессианство, уверенность, что он не смог быть избран из грязи в князи иначе, чем посредством скальпеля божественного абортария, и есть та система преодоления стеснительности, которая определяет многое из мрачного настоящего этого режима и его еще более ужасного будущего. Потому что путинская стеснительность – это как раз то, что лучше другого вошло в резонанс с теми, кого один из путинских идеологов называет глубинным народом, а раньше это именовали простонародьем, то есть народом без формирующего и унифицирующего образования. Необработанный народ, глубоко залегающая порода.
Русский народ – стеснительный по преимуществу. Он постоянно ощущает себя не на своем месте, он как бы самозванец на пиру истории, он там, где его не должно бы быть, потому что он недостоин: и в глубине души сознает это. И именно поэтому постоянно преодолевает свою стеснительность, потому что все эти характеристики – великодержавность, имперскость, роль старшего брата – это проявление комплекса неполноценности. То есть приемы, позволяющие, преодолев стеснительность от несоответствия, перелицевать комплекс неполноценности в комплекс превосходства.
Ибо понимание, что уважать не за что, и никто не собирается, воплощается в подмену уважения страхом, потому что уважение – это рукотворная вещь, именно что сработанная руками, сконструированная, пригодная для сравнения. В то время как духовность, а она и есть воплощение стеснительности, не работает в паре, ее невозможно сопоставить, она как живущий в стихах – несравнима. Она — явление не от полноты жизни и ее подробного, многоярусного представления, а отрицание материального, как того, в чем русский не может преуспеть. И это отрицание материального как тщеты и есть та самая стеснительность, та самая духовка, из которой, как пирожки разного калибра, вываливаются на скатерть-самобранку продукты с эпитетами великодержавный, имперский, советский.
Нечем удивить, только испугать. Нет ничего, кроме оружия, как аргумента застойной стеснительности. И это только выглядит ироническим перифразом небытия: вся русская история — попытка преодолеть стеснительность и доказать, что пусть мы – второгодники бытия, но первые в инобытии. Там, где нам нет конкурентов ввиду отсутствия воздуха, потому что туда, кроме нас, никто не хочет.
Путинский консерватизм – это от неизбывной стеснительности. Так как преодолеть ее удается только на время, а история запихивает как шапку в рукав жаркой шубы одних и тех же повторений. То есть консерватизм – это единственно возможный способ доказать, что русская стеснительность – не ошибка развития, сбой в программе, не сход с лыжни и колеи, а тяжёлый русский путь из никуда в ничто. Куплет с повторяющимся припевом.
И Путин при всем его фирменном лукавстве, суть которого: я не нарушаю законы, а создаю новые, отменяющие старые, очень точно ощущает необходимый резонанс между одной из форм своей власти и формой жизни в пространстве, которое он окучивает. Где стеснительность с приемами консервации ее — единственный способ выжить там, где ничего живого уже нет, но есть путь им пунктирно обозначаемый.
Когда кремлевский старец уверяет, что мы сами не уйдем, а заберем с собой всех тех, кто хочет жить хорошо, он говорит то, о чем постоянно думают другие. Их, которые тут лишние, ожидает ад материального мира, а нам нечего терять – из состояния отсутствия существенности мы имеем шанс очутиться в раю, где материальное просто не предусмотрено. И то, что для других — смерть, у нас лишь возвращение домой. После долгой, долгой дороги и неизбежной войны миров.
Персональный сайт Михаила Берга | Dr. Berg
© 2005-2024 Михаил Берг. Все права защищены | web-дизайн KaisaGrom 2024