Дальше, выше, сильнее

 

Менее всего мне хочется писать рецензию на фильм, хотелось бы верить, что все рецензии (а их было немало) остались в той жизни. Но этот текст не столько о фильме, сколько об обществе. В принципе — любом, но в данном случае американском, потому что о специфической реакции на американский фильм пойдёт речь.

Фильм «Strоnger” («Сильнее») — формально о теракте на Бостонском марафоне, хотя ни одного террориста в кадре нет, лишь размытая тень. А есть лишь жертва теракта с небольшой предысторий и более подробным рассказом о том, что происходит с героем, у которого взрывом оторвало обе ноги.

Если бы этот во многих отношениях достойный фильм не выкинули из Оскаровского списка, я бы о нем писать не стал. Фильм тонкий, с точной и минималистской игрой главного героя, который, пардон за тавтологию, отказывается быть героем. Причём отказывается так умело, что его номинация на главную мужскую роль как бы само собой разумеется.

Однако фильма в оскаровском списке нет, и не  будет, как и номинации актера в роли жертвы теракта.

Причина, по которой фильм не включён в список номинантов, весома: фильм пролетел мимо кассы, провалился в прокате. А что еще для академиков есть доказательство успеха, восторженные отзывы критиков?

Но тут начинается замкнутый круг: фильм и не мог понравиться зрителям, ибо он дегероизировал сам механизм создания героев. Причём дегероизировал эту процедуру без романтического надрыва или протеста, а с тем легким недоумением, растворенным в опустошении, которое и демонстрирует на протяжении фильма лицо актера.

Фильмов, в которых опровергается пафосный героизм, в Голливуде немало. Очень умело делал это в своих ранних фильмах Майкл Чимино или Оливер Стоун, наверное, навсегда испортивший себе репутацию у российской интеллигентной аудитории после фильма о Путина. Но и они снимали трагедию, которая не умещалась в рамки ее массового восприятия на фоне официально объявленной ошибочной вьетнамской войны. В то время как режиссёр «Сильнее» не только дегероизирует героя, противопоставляя массированным (и вполне понятным) попыткам общества засунуть его в позу героя и отказываясь воспринимать его как-то иначе. Он ещё лишает трагедийной ноты эту вполне себе трагедии.

Но очень мягко, без напора, с усталой отрешенностью лица актера, что тем более ценно, так как его персонаж не интеллектуал, не романтик, не бунтарь, а нечто, обыденнее которого не сыскать.

Чернорабочий в сетевом магазине.
Факультативный плюс фильма — показ окружения героя, той Америки, бедной, к вечеру пьяной, сидящей на велфере или работающей без переутомления (потому что остальная, типичная Америка работает без продыха). Такая банальная и беспощадно (но без социального негодования Звягинцева) и точно показанная американская бедность и американская же самодостаточная банальность. Без осуждения, без сильных социальных теней и противопоставлений.

Такой фильм не может понравиться широкому зрителю, ибо он пытается зрителя не обманывать, а кому это надо: банальность без приукрашивания и без протеста. Поэтому провал в прокате был обусловлен задачами создателей фильма, которые чуть-чуть потекли соплями в финальной сцене, пытаясь примирить непримиримое: жажду оправдания трагедии ее героизацией (то есть ложью) и недоумение и непонимание главного персонажа, зачем и кому это надо. Последняя сцена — есть олицетворение строчек Пастернака о том, что невозможно в конце не впасть, как в ересь, в простоту. В простоту ожиданий простых людей, а они везде и всегда требуют самообмана. Ведь обмануть того не трудно, кто сам.

Но это пусть будет на совести режиссёра и продюсера, который по совместительству и актёр, играющий ту самую жертву теракта, вокруг которой этот сыр-бор.

И это как дежурная цитата из Ленина, начинавшая при совке любую научную монографию: присяга верности, я тоже умею лгать.

Фильм это не сильно портит, в конце концов, даже такой персонаж, каким представил его актёр-продюсер, вполне может не выдержать и сдаться на милость победителя, то есть толпе, желающей носить его на руках, как героя. Но и это не спасло фильм от недовольства зрителей и от непопадания в оскаровские номинанты.

Дабы понять, о чем речь, представьте себе, что малоизвестный режиссер снял фильм о летчике Романе Филиппове, погибшем в Сирии, и вместо того, что снимать его в терновом или лавровом венке, показывает его (нет, не как человека, зарабатывающего на войне, или не как рулевого снаряда, сеющего смерть не глядя, а) как усталого и опустошенного человека, для которого все то славословие, которым осыпали его память, словно дешевое конфетти, непонятно и неприятно. Ну, типа как Набоков о пошлости.

Кстати, я совсем далёк от того, чтобы считать Оскар — инструментом определения качества. Только в мейнстриме, а непопадание в мейнстрим, это не так и плохо. Тем более, победитель нынешнего Оскара с больший вероятностью предсказуем и, одновременно, характерен. Это «Три билборда на границе Еббинга, Миссури» — вполне пристойный фильм о том, что рядовой американец вправе исправлять правосудие, если он с ним не согласен.

Да, по мне процедура дегероизации — более ценный (редкий) кинематографический продукт, чем подтверждение мифа о том, что кольт и инквизиция (как обмолвился однажды Мамардашвили) сделали для осознания прав человека больше, чем революции и институции открытого общества. Но у вас может быть другое мнение. И это в порядке вещей.