По ком звонит колокол, или В какое море гонит обломки льда советский календарь

Оригинал текста

По поводу бенефициара реформы конституции, затеянной Кремлем, мнение практически единогласно. Реформа нужна, дабы первое лицо могло встретить зарю следующего века верхом на белом коне, впереди всего отряда. А если не первое лицо (кому-то всегда хочется поиграть в эту иллюзию сложности, которую для увеличения ореола зовут объективностью), то приближенные к первому лицу — то облако людей, что вроде и по именам известны, но сам закон, по которым попадают на это облако, как бы интуитивно понятен, но не сформулирован. Класс новой постсоветской номенклатуры, если не к ночи вспомнить Джиласа и Восленского.

И пожалуй, лишь профессиональные максималисты и беспримесные пессимисты, русофобы и те, у кого вообще ничего святого, готовы, возможно, предположить, что в бенефициарах чаемых перемен конституции народу-то куда больше, и здесь отнюдь не только начальство с деревянными лицами.

Ведь о чем, собственно, речь: ну да, слово «подряд» поматросили и бросили, ну, отец нации, место которого еще надо обустроить, как кукушонка в гнезде. Вся эта тонкая машинерия транзита из грязи в князи. Но не в ней, возможно, суть, хотя и эта цель маячит как апостроф, но не она позволяет подозревать, что будущая конституционная реформа может рассчитывать на поддержку и энтузиазм миллионов, которые в этом пусть пока и не признаются, но вода дырочку найдет.

Главное, конечно, в приоритете отечественного права над международным, которое пока еще отстает от нашей передовой юридической мысли, но мы ничего, подождем на переправе, потопчемся ожидаючи, моряк ребенка не обидит. Пусть они пока научатся, как у нас здесь ходют и сдают, а потом и оценят наши законодательные горизонты. А то, что какой-нибудь Америке-Юпитеру позволено ставить телегу впереди лошади, а нам, православным и просветленным, можно сказать, западло?

Понятно, как эту реформу будут критиковать, как варварскую дикость, как попытку отгородиться от всего просвещенного мира, вырыть окопы, построить линию Маннергейма с Берлинской стеной и железным занавесом в придачу, но на самом деле, о чем речь? О том, чтобы спокойно могли спать те, у кого что-то есть на завтрашний день. Ибо если впустить в наш курятник лису-юриста с лицом Кондолизы Райс, получившего свои корочки на диком Западе, то по ихнему закону преступниками могут оказаться все, кое-что имеющие в загашнике, не исключая многих критиков этого оккупационного режима, в том числе.

Пару недель назад, когда о конституционной реформе еще ни слуха не было, ни духа, один весьма тонко чувствующий мембрану момента политолог, казалось бы, без всякой связи с предыдущим написал, что, мол, вы вот надеетесь, что свергните эту власть и заодно всех, кто нагрел на этом огне руки? Так вот не надейтесь, власть рано или поздно поменяется, а вот отнять ни у кого, кроме самых борзых и глупых, ничего не удастся. И даже думать об этом наивно. Нужно приучать себя к мысли, что надо будет строить новую жизнь с теми же ее лицами в партере, они только пересядут из первого ряда во второй.

И в каком-то смысле политолог прав: власть рано или поздно перейдет из одних доверенных рук в другие, не менее доверенные, а вот денежки счет любят, и останутся при своих.

Понятно, почему так считают многие, и в реальности, возможно, все произойдёт именно так, но сказать, что это какое-то общее мнение по обе стороны границы вменяемости (то есть – государственной границы), то это не совсем так. Тот, кто внимательно следит за темой, возможно заметил сообщение, о том, что дети богатых русских (совсем не обязательно близких к Кремлю) все чаще получают отказ в визе в Европу и Америку. И тут, подчеркнем, нет, казалось бы, политического момента, один экономический. По ту сторону духовности очевидно полагают, что любое российское состояние – сомнительно, а большое состояние – сомнительно вдвойне.

Да что там – сомнительного, оно как бы содержит в себе недоказанную, но подозреваемую историю преступления. Конечно, никто, пока в Кремле все дома, искать это преступление не будет, но если представить себе, что граница станет прозрачной для международной юрисдикции, то какие будут задаваться вопросы примерно понятно по тому принципу, в соответствии с которым и составлялся список невинно убиенного Магницкого. Отнюдь не только близость к телу вела к преступным подозрениям, в санкционный список включали (за очень малым, но всегда понятным исключением) просто очень богатых людей. Давая понять то, что и так понятно: перестроечные состояния выглядят нелегитимными и пролезть в игольное ушко русскому верблюду вряд ли удастся.

Можно себя успокаивать, мол, лондонский суд защитит всех наших, но лондонский суд, как дышло, в какую сторону дверь в Кремле открывается, в ту и вышло. Сегодня ты играешь джаз и перед тобой, как инвестором, стелют красную ковровую дорожку, а завтра тебе просто не дают визы, рули своей яхтой и своим «Челси» по доверенности. Секс по телефону.

Именно это и есть главная побудительная причина как всей нарастающей гаммы жестокости со стороны российской власти, так и будущей конституционной реформы. Она должна защитить от юрисдикции суровых и слепых вопросов правосудия всех, не взирая на политические убеждения. И никакая оппозиционность и подвиги в ее славу не защитят от Савонаролы из налоговой инспекции центра мира, не знающего пощады и не взирающего на личности.

А это уже не облако людей вокруг трона на куриных ножках, не класс жестоковыйной номенклатуры, а ты, да я, да мы с тобой. Если мы, конечно, понимали в свое время толк в тонкостях процедуры приватизации и залоговых аукционеров. И тут не поможет сестра, сват и брат в оппозиции, здесь от карающего меча аудита нет заслона и опоры. Нет надежды. Разве что на того, кто за этот титанический труд по охране покоя и воли хоть чего-то там имущих хочет просто сущий пустяк, право посидеть еще на том клеенчатом стуле, к которому привык и пригрелся по возрасту.

Не там, не там мы границу проводим, полагая – с большими основаниями, конечно, мы все люди наблюдательные — что война идет между добром и злом, а поле битвы – сердце нашей родины, Красная ее площадь, нет, и еще раз — нет. То есть и площадь, понятное дело, но не там проходит граница, та воображаемая линия, по которой небо отделяется от земли (или, напротив, соединяется с ней). Это граница куда как будничнее и незаметнее, она в пыльных бухгалтерских гроссбухах, которых нет, которые сгорели, которые вообще не вели, вы просто не знаете, какое это было время, там люди высаживали окно садовой скамейкой и предлагали крышу кровельщикам в выцветших тельняшках и заходили в Большой зал филармонии с сигаретой «Прима» в зубах в поисках кайфа.

По ком звонит колокол? Для чего и кого закрываются двери, обитые рваным советским дерматином с клочками серой ваты, в полутемном зале от Перми до Тавриды? Ты думаешь, дверь закрываются для тех, кто «за», но они закрываются и для многих из тех, кто «против», двери закрываются для тебя. Если, конечно, у тебя что-то есть.