И август в медных сапогах

Бездомного (он сегодня первый в моем списке), которого я фотографирую лет пятнадцать на Harvard Square, титульном месте Гарварда, с наибольшей толпой туристов, я постоянно вижу с серьезными, порой академическими книжками. Подчас он пишет, возможно, статью, в амбарного вида разлинованной тетради с полями. И текст не сплошной, видны формулы, графики, то есть, скорее всего, принадлежащий точным, а не гуманитарным наукам. И поведение, интонация, скупая жестикуляция, выдает в нем образованного, интеллигентного человека, никогда не отказывающего в просьбе его сфотографировать. Ни трещинки жалобности в тоне. И никогда не просит гонорара, как многие, напоминая о своем бедственном положении. Но всегда с уместным достоинством благодарит, получив доллар.

Мне импонирует и его красочно экзотичная манера одеваться, и очки очень часто в цветной оправе (твои очки в простой оправе), но служат ли эти краски привлечению внимания прохожих, или он так развлекает сам себя, не знаю.

Вообще нам только кажется, что мы далеко от той пропасти, в которую упали многие, никак не менее умные и начитанные, чем мы. В России алкоголь или наркотики является начищенным полозом, увлекающим твои санки вниз с горы. В Америке и этого не надо: стоит лишь проявить мгновение социальной расфокусировки, и все, собрать все былые детали воедино, как лучики света, проблематично. Я и не говорю о том, если земля вдруг покачнется, и психика не выдержит стресса – мгновение, и ты уже без работы и крыши над головой, особенно если родственников нет поблизости, или ты успел им надоесть еще в той жизни. И загадочный мир открывает тебе гостеприимные объятия, приглашая прилечь в теньке на улице возле аптеки или входа в метро.

Но лето, кажется, примеряет все и всех – жара, пот струится почти одинаково по вымытому телу, и по такому, что я жалею, что у фотоаппарата нет возможности передавать запах. Настолько облако аммиака, столь памятное по многим ленинградским парадным, например, на Большом, 13 по Петроградке, за углом какая-то столовка или что-то похожее, как виноградина, обесцвеченная и истончившаяся в ноль, поднимает человека над землей в пространства эфира и мочи.

Хотя порой встречаются бездомные не только ухоженные, но и с печатью модника в одежде и даже в марке телефона. И с холодным взглядом презрения, которое твой доллар не разбавляет. Как это совмещается с жизнью на улице, всегда вопрос, но кто может поручиться, что сам не будет когда-лидо искать ответ на него совсем в других палестинах и эмпиреях, нежели сегодня? Один всего шаг, вышел из университетской аудитории, заблудился в каких-то переходах, присел от закружившейся головы на скамейку (или это обезвоживание, говорили же — пить больше), и вот какой-то доброхот тенет тебе мелочь в потной ладони, и ты берешь ее, благодаря коротким кивком. Потому что ты играешь на гармошке у прохожих на виду.