Антисемитизм и антисемитизм

Пара слов по поводу вызвавших возмущение ответов ректоров Пенсильванского и Гарвардского университетов, что отношение к антиизраильским призывам и угрозам со стороны их студентов зависит от контекста. Это не трусливая и лицемерная уловка, а юридическая норма.

Ее на другом примере разъяснила член Верховного суда из штата Нью-Йорк в связи с попытками Трампа защищаться первой поправкой (о свободе слова) на судебном разбирательстве о его призывах штурмовать Конгресс 6 января. Она объяснила разницу именно контекстом. Грубо говоря, если за оскорблениями и даже призывами к насильственным действиям не следует преступление, то это остается в рамках действия первой поправки. Какими бы громкими и оскорбительными эти призывы не были бы. Если действие и преступление совершается, то в этом контексте призыв интерпретируется как уголовное преступление. Именно это и говорила в том числе опытный профессор права и бывший ректор Пенсильванского университета, говоря о контексте.

Теперь об антисемитизме. Понятно желание израильских властей и произраильских спикеров, болельщиков и активистов объяснять любую критику Израиля антисемитизмом. То есть нас не критикуют за те или иные политические действия, а просто ненавидят и находят для этой ненависти предлог, на самом деле не играющий никакой роли, ибо за ним стоит ксенофобия и то, что называется зоологическим антисемитизмом. И таким образом любая критика Израиля оказывается упакованной в антисемитскую обертку.

Но многочисленные акции протеста против жестокости Израиля в Газе действительно оборачиваются не только стрелой протеста против израильских властей или военных, но и против вообще евреев с произраильской (и даже вообще не высказанной позицией), что трудно отличить от ненависти к евреям только потому, что они евреи. И хотя тот же контекст позволяет на самом деле различать эту критику как антиизраильскую и антисемитскую, разницу в современном варианте антисемитизма увидеть легко.

Хрестоматийный антисемитизм был направлен против евреев, представлявших собой ту или иную всегда незащищенную группу национального меньшинства в обществе с доминированием господствующей титульной нации. Не будем уточнять причину той или иной антисемитской рестрикции или акции, они одновременно разные и похожие на другие ксенофобские реакции, просто подчеркнем, что евреям в большинстве случаев не было никакой возможности ни защититься, ни уехать.

Скажем, мой отец, молодой ученый, во время кампании по борьбе с космополитизмом был поставлен перед выбором – уволиться из НИИ или согласиться на перевод в один из провинциальных южных городов. Он выбрал последнее, но все равно это было куда более мягким вариантом антисемитизма, чем то, что случилось с большей частью моей семьи с материнской стороны, которая была почти полностью уничтожена нацистами во время оккупации Пятигорска в августе 1942. Кроме моей бабушки с двумя детьми, моей мамой-подростком и ее младшим братом, которые ушли в никуда ночью перед расстрелом и таким образом спаслись, все остальные были расстреляны. А в Пятигорск на свою голову, полагая его защищенным более, чем центральная Россия, собрались несколько ветвей моих родственников, не сумевших вовремя эвакуироваться. Я когда-нибудь расскажу эту историю, в ней немало рельефных деталей.

Но все изменилось или стало меняться с созданием государства Израиль. У евреев появился выбор, оставаться в той стране, в которой они родились и где столкнулись с теми или иными проявлениями дискриминации, или эмигрировать в Израиль, что стало возможным (пусть и не сразу, а через те или иные преграды) даже советским евреям. Но дело не только в том, что появился Израиль, а что после войны – в том числе на волне осуждения Холокоста – евреи из группы ущемленного меньшинства постепенно превратились в группу привилегированного меньшинства. На самом деле при всех предыдущих антисемитских кампаниях они парадоксальным образом очень часто соединяли в себе черты принадлежности к обеим группам, отчасти ущемленного и отчасти привилегированного меньшинства. По крайне мере, так было в совке, где никакие и вполне подчас драконовские рестрикции не мешали евреям занимать если не доминирующее, то вполне знаковое место в науке и культуре. Я здесь не буду говорить об этом подробнее, но я сам интерпретировал еврейство как очень часто слабость и трусость. В том числе физическую слабость и психологическую робость, отказ от отпора, но я этому посвятил этому книжку «The bad еврей», написанную без малого 15 лет назад, пожалуй, дам на нее ссылку.

В некотором смысле все мои личные рассказы не более, чем кружева, возможно ненужные и лишние отступления от тех тезисов, которые я озвучил выше. Между антисемитизмом до образования государства Израиль и волны сочувствия к евреям на волне осуждения Холокоста и сегодня — огромная концептуальная разница. Евреи уже не ущемленное меньшинство, которому некуда податься от ксенофобии, они сегодня очень часто — привилегированное меньшинство, а само государство Израиль практикует те же приемы геноцида и апартеида, которым сами евреи подвергались ранее.

И даже если ноты антисемитизма есть в критике политики Израиля по отношению к палестинцам, которых они 70 лет лишают права на свое государства, карая как за мирный протест, так и за протест в виде актов террора (непростительного и прискорбного, на мой взгляд, но ничем не отличающегося от того террора, с помощью которого еврейские боевики приближали провозглашение государства Израиль в 40-х годах прошлого века). Это совсем другой антисемитизм, уже не зоологический (хотя и он встречается), а по преимуществу антиизраильский и во многом заслуженный.

То есть этот вид может быть критикой с перехлестом и переходом не столько на личности, сколько на национальную идентичность, но все равно совершенно другой, имеющий другую природу: по большей части ширмы со стороны тех, кто одновременно не может прекратить хвастаться и жаловаться: в одно и то же время. Что противоречиво, конечно, но кому это противоречие не свойственно. И это не преступление, пока не превращается в государственную политику по ущемлению прав  непривилегированного большинства со стороны привилегированного меньшинства, осуществляющего политику колониализма спустя почти век, когда этот колониализм был разоблачен.

Бывает, но общей не уйдет судьбы.