Банальность зла по образу и подобию Израиля
То, что производит Израиль на Ближнем Востоке и, в частности, в Ливане, имеет смысл рассмотреть в рамках оппозиции банальное-уникальное. Возьмем взрывы тысячи пейджеров, приобретенных Хезболлой для своих сторонников. Многочисленные в русскоязычной среде сторонники Израиля могут быть идентифицированы по наделению этой операции статусом уникальной. Наиболее предусмотрительные оговариваются, что смерть людей, даже если они террористы, не предмет для радости, но если отвлечься от этого (интересна сама диспозиция: отвлечься от смерти в процедуре смерти), то нельзя не признать, что это было сделано гениально. Причем настолько гениально, что до сих пор достоверно непонятно – как.
То же самое примерно происходит и за пределами русскоязычной среды, где израильские симпатии не просто доминируют, а являются практически синонимами лояльности и узнаваемости. Вот бывший глава ЦРУ Леон Панетта называет операцию Израиля терроризмом, и не случайно уже во второй фразе его интервью появляется слово «ад», констатация того, что силы войны сегодня доминируют практически везде и, конечно, предсказание непредсказуемости (и неминуемости) последствий. В принципе то же самое говорит сенатор Берни Сандерс, что Израиль и его руководитель Нетаньяху привычно саботирует призывы к деэскалации (соединяясь здесь с госсекретарем осторожно негодующим Энтони Блинкиным, главным созником и спонсором). А вот сенатор Джон Фаттерман ожидаемо восхитился операцией израильских спецслужб, которые предусмотрительно не приняли на себя ответственность за нее, и его интервью пестрит словами «абсолютно», «невероятно», подчеркивая именно что уникальность, техническую изобретательность и последовательность по отношению к террористам.
То какова была уверенность, что пейджер взорвется не в автобусе, не в детской, не в магазине (и как часто они там взрывались), это пока не известно, зато известно, что во время атаки Израиля в понедельник на Ливан погибло 500 человек, среди них десятки женщин и детей, ранено несколько тысяч, но и это не меняет интонирование информации, которая опять колеблется от уникальной, фантастически точной, адресной и прямо противоположными оценками о неизбирательности и неконтролируемости, то есть банальности.
Даже многочисленным в русскоязычной среде сторонникам Израиля примерно понятно, что Нетаньяху таким образом цепляется за власть, которую похоронит мир или перемирие, и в этом ничем не отличается от других ведущих войну политиков, питающихся войной, как естественной и единственно возможной пищей. Однако именно на границе между уникальным и банальным и находится та самодеятельная историософия, которой в такие моменты проникаются многие.
А что, если действия Израиля не уникальны, а банальны не только по интерпретации Ханны Арендт, и просто творятся с позиции силы, которая не может находиться в одном месте, в одной и той же позиции преимущества, а всегда стремится к равновесию, и, значит, потеря полюса силы как бы неизбежна? И тогда близкие или относительно давние потомки тех, кто сегодня радуется уникальности и смекалке будут платить по счетам банальной неумеренной жажды политической власти, и Израиль повернётся к лесу, то есть миру вне Израиля незащищённым задом, а к себе бесполезным и вооруженным до зубов передом? И тогда выяснится, что объяснять все негодование антисемитизмом – это такая домашняя заготовка, а вот реально набухающая ненависть – постороннее и нечто очень страшное по последствиям.
А может, действительно, обозначение кого-либо каким-то бранным словом типа «террорист» делает его беззащитным перед любым потенциальным возмездием? И можно вспомнить или индуцировать воспоминания в виде оправдания любого неизбирательного и внесудебного зла или возмездия. Ведь Израиль защищает как бы своих, тех, кто вынужден был бросить свои дома на Севере под градом атак Хезболлы, солидаризирующейся с палестинцами Газы, которые, существуют как полюс уникального, пока Израиль не откажется от захваченных им территорий.
Но в массовой культуре – есть, не знаю даже как сказать, ключ, мнемоническое правило по наделению номинального героя реальным героическим ореолом и статусом. Проверка примерно всегда одна и та же, если номинальный герой защищает своих – он как бы пока и не герой, а герой, не скатившийся со стапелей, герой — куколка, не бабочка, герой пока по названию в титрах или сценарии, а его истинная героичность проявляется только тогда, когда он начинает спасать чужих. То есть спасать своих – это опять же банальность, лишенная на самом деле героичности, хотя все армии мира и все религии и конфессии пытаются героизировать прежде всего защитника своих, но сюжетосложение в массовой культуре куда более категорично: только спасение чужих и неизвестных, то есть слепое и бескорыстное — и есть настоящая проверка на героизм.
В какой степени оправдано обратное: наделение убийства неизвестных и чужих статусом злодейства, обреченного в массовой культуре (а ведь история и есть один из наиболее реальных примеров массовой культуры), это та банальность, которая ошибочно интерпретируется как зло, только по тому, что в этой же массовой культуре за нею следует неизбежная и всегда избыточно жестокая расплата. И тогда Израилю в перспективе сложно позавидовать, как и тем, кто аплодирует уникальности, не видя ее банальности, жизнь, конечно, не массовая культура, но история – в полной мере. Об этом думают те, кто торопя события предвещают гибель Путину и его гомункулу, но и Израиль возле тут. Потому что, возможно, главная и как бы выставочная банальность состоит в том, что пережившие такую банальность как холокост сами становятся творцами его, даже не замечая этого.