Бездомные, июль

Америка изнывает от жары. И хотя Новая Англия далеко не самый жаркий регион страны и до Долины Смерти в Калифорнии, где сегодня было 53 градуса по Цельсию, нам далеко, в Бостоне все равно жарко.

То есть пройти по маршруту Тропы Свободы, по которому я хожу не реже одного раза в месяц, трудно: в смысле жарко и потно, ноги тяжелые, запястье опухло так, что, кажется, лопнет ремешок от часов. И вообще пора вспомнить, что наша родина – северная столица, и мне всегда холодную погоду было переносить легче, чем жару.

Хотя подчас, как кадр в забытом кино, вспоминаю один зимний вечер, когда я брел от метро в школу на Малой Охте, где я занимался, а потом преподавал карате, и был такой лютый холод с ледяным корниловским ветром и метелью, что я, добравшись до раздевалки, сказал одному из моих приятелей (какому, уже не помню): вся-таки холод может быть злом. И о чем-то поумничал по привычке, строя поспешное уравнение, в котором сам холод не столь важен, если его длительность не велика, а вот при протяженности и появляется та степень переживания, которая превращает холод и жару в экзистенциальную муку.

По контрасту помню, приезжаю я на летние каникулы к бабушке и дедушке в Ростов-на-Дону, и мне смешно, что все наши родственники только и говорят, что о кошмарной жаре, а я честно не понимаю, о чем речь. И даже когда иду в середине дня по каким-то делам, то специально выбираю солнечную сторону улицы, дабы проверить себя и убедиться, что я – другой, нежели все вокруг.

Но вот прошли какие-то полвека с гаком, и я, сетуя на жару и ее изматывающую силу молодой любовницы, которая уже не в коня корм, мало чем отличаюсь от тех, над кем втайне посмеивался, не зная, что все дело во времени — дня, года, жизни, которое как коэффициент в рядах Фурье, если только не умножаем его на ноль.

И мои бездомные — тоже куда более осоловелые от жары, чем месяц назад: кто-то просто спит, благо, одеяла не нужно, вместо перины – скамейка или разобранная на части картонная коробка, а на голове – соломенная шляпа, даже сразу две за одну прогулку. Хотя одна дама, сидящая в тени храма в шерстяной шапке, одарила меня улыбкой на коварных устах в обмен на зеленую бумажку, такую же зеленую как ее русалочьи глаза.

Кстати, так как я снимаю в качестве прицепного вагона бостонских экскурсоводов, помещая их в самый конец куплета, в этот раз впервые услышал русскоязычного экскурсовода с маленькой, похоже что семейной группой. И, как всегда, испугавшись родной речи, как разоблачения или предательства, лишь мельком окинул взглядом бывших соотечественников. Ведь вряд ли кто-то приехал из России на перекладных, типа, через Эмираты, чтобы в самый жаркий день лета пройти по Freedom Trail, учась у бостонской истории, как же одолеть тирана. Нет, скорее всего это туристы из Чикаго или Висконсина, приехавшие к родственникам или друзьям и решившие, что успеют прогуляться, пока жара не испепелит все желания. Флаг в руки, я забыл о вас и не вспомню, если увижу через десять минут. Защитная реакция, кому нужны компрометирующие связи. Хотя чего боятся-то? Я, по крайней мере, пару раз за прогулку отвечаю на вопрос: ты откуда, мил-человек? И хотя реагирую через невидимую запятую, отвечаю всегда одно: из России я, откуда еще.

Кто помнит, сколько раз в Колыбельной трескового мыса повторяется слово «духота»? Лет десять назад, перечитывая ее в одном мотеле Кейп Кода, я подумал, что на духоту можно жаловаться, если нет кондиционера. Или это духота не физического, а психологического свойства? Вот так другие по твоему живому следу пройдут, но не с карандашом, а с термометром в руках.