Быстро, быстрее, еще быстрее

Послушал Григория Ревзина на «Эхе»: какой высший пилотаж рыбьего, плавникового увиливания от любого компрометирующего ответа на самый трехкопеечный вопрос, какое ловкое фехтование через столь естественное эканье и мыканье и умение так быстро приспособиться и остаться вроде бы в образе неглупого и образованного человека, но ни разу не использовать эти свои качества. Ревзин, конечно, не хвалил Путина, как это делают наивные льстецы, он просто его приподнимал, как приподнимают одну сторону качелей, садясь на другую, как большое дерево естественным образом (при правильном выборе ракурса) возвышается над мелким жалким кустарником (Думой) и пожухлой травой (дурачком-министром культуры). Он не говорил, что уже патриот; он просто размышлял в обаятельном разговорном стиле, не лишенном, конечно, ни иронии, ни двусмысленности. Но каждый раз получалось, что в любом действии Путина есть, увы, увы, сермяжная правда, и в присоединении Крыма (люди-то хотели, что поделать) и в желании Восточной и Южной Украины слиться в братском экстазе с Россией (психологически понятно). Ему, конечно, было прекрасно известно, что есть и другая правда, которую-то от него и ждут, ну, типа, не очень вроде бы красиво, когда человек находится в полуобморочном состоянии, снимать с него ботинки, потому что тебе шнурки приглянулись? Или у пьяного снимать вот так банально часы? Или у незнакомца в предынфарктном состоянии искать по карманам? Но Ревзин же не дурак переть против ветра как танк: сравнил Путин с Рузвельтом, мо-ло-дец (мол, коней на переправе не меняют, не те времена) – удобная позиция, перспективная. Особенно если подавляющее большинство заходится в истерике от патриотизма, переходящей в самопроизвольное мочеиспускание, то любой, у которого штаны пока сухие, уже если не герой, то точно настоящий российский интеллектуал высокого разбора, лизал так аккуратно, что даже не все, может, заметили. Но если так пойдет и дальше, Россию ждет великое будущее: интересно, кто первый процитирует: и я — урод, и счастье сотен тысяч не ближе мне пустого счастья ста?