Давайте жить дружно
Александр Морозов, в очередной раз демонстрируя нездешнее добродушие, призвал отказаться от максимализма, категоричности и ненужной враждебности в своём кругу. Вот, мол, у беларусов такого нет, чтобы упрекать приверженцев теории малых дел в ненадлежащем противостоянии тоталитаризму и высмеивать эмиграцию за то, что легко быть смелым, когда ты в безопасности за тридевять земель.
Казалось бы, разумно: в деле противостояния жестокой власти все средства хороши, в том числе самые что ни есть неопасные для делателя. И любая критика полезна, потому что важно не что и откуда, а как. Если осмысленно, то не все ли равно, какого масштаба и уровня?
Но тут вот есть какая проблема. У Морозова по умолчанию принимается, что русское общество разъединено на две неравные части — они, мерзкая власть, оккупанты и компрадорская буржуазия, и мы, те, кто этой власти посильно противостоит. И как бы все было так, призыв очередного кота Леопольда был бы осмыслен: если мы все боремся против одного и того же, то тут — с миру по нитке, кто как дышит, так и пишет.
Но в том-то и проблема, что кто такие они и кто такие мы — далеко не так очевидно, как это выходит из уравнения Морозова. То есть если разделять по словам, по риторике, то тогда — да: есть те, у кого риторика патриотическая, риторика профессиональных государственников, и это точно те, кто на стороне бесчестной власти. А есть носители риторики как бы либеральной, которые, типа, против шельмования и наименования иноагентами и прочими выдуманными врагами народа, и это как бы мы.
Но ведь этого нет, эта дихотомия, скажем так, несостоятельная и иллюзорная. И среди тех, кто сегодня произносит вроде как правильные слова, довольно таких, кто укреплял эту власть раньше, делал с этой властью карьеру и копил состояние. И его сегодняшняя как бы критика власти — она потому, что изменились обстоятельства, он уволен за ненадобностью, а то бы продолжал надувать щеки и паруса власти.
Более того, даже среди тех, кто вроде как власть сегодня критикует, на дух не переносит и даже ругает, немало таких, которые хотели бы, чтобы власть просто отказалась от самых свирепых своих репрессий, а так мы и худшую власть видали и с ней жили. И между позициями умеренных критиков власти, тех, кто ходил с шариками и сейчас шариками как бы власть критикует, и теми, кто видит проблему не во власти, а, предположим, в собственности, в бесчестной приватизации, эту власть породившей, — разница все-таки огромна.
Было бы грубо сказать, что призыв жить дружно противникам власти и не предъявлять друг другу претензий, — это как раз та позиция вроде как умеренности, которая объясняется поверхностными претензиями к власти. И в этой позиции отчетливо дистанцирование не столько от категоричности и максимализма тона и претензий, а от требований принципиальных, а не косметических изменений. Для чего их надо формулировать и отделять от соглашательских, только мимикрирующих под принципиальность и либеральность. И тогда разделение, дифференцирование — не просто апломб пикейных жилетов, а социальная обоснованность, не убоюсь этого слова, политических взглядов.
В некотором смысле столь же оправданы и упреки эмигрантам, которые мало того, что говорят часто высокомерно и поучающе, так и действительно не принимают на себя те риски, которых счастливо лишены, и не дают себе труда понять разницу между нахождением на фронте и в тылу. А эта метафора все более становится зримой.
Хотя, с другой стороны, есть такие, кто оказался в эмиграции, потому что раньше находился как раз на фронте, пока те, кто упрекают их сегодня за категоричность, отсиживались в тылу. Так что хотя тюремная максима отвечать за базар — это в некотором смысле призыв быть скромнее, но при этом анализ (если он имеет место быть), куда в меньшей степени зависит от места говорения, а больше от качества аргументов.
А раз так, призыв Морозова, если он искренен, а он, скорее всего, таков, исходит из ошибочной диспозиции, что есть полюс зла — это они и полис добра — это мы. И нам на полюсе добра не стоит собачиться между собой, так как таким образом полюс добра как бы уменьшается и ослабевает.
Но нет борьбы добра и зла, и они — это далеко не только власть и ее обслуживающий персонал. Это и большая часть тех, у кого слова и дела принципиально отличаются. По риторике — вроде как либерал, а по сути он среди них.
Без малого лет двадцать назад, обсуждал я с Приговым похожую ситуацию, а она мало изменилась за это время, у нас вообще мало что меняется, и услышал от Пригова отзыв об одном нашем общем знакомым. Теперь он — один из столпов либерализма, а тогда в ранние путинские годы был видным уже либералом и успешным коммерсантом, но без бронзового отлива. Пригов рассказал, как они встречались у какого-то московского метро, и наш общий знакомый приехал на огромном пузатом Мерседесе, долго ругал пробки и вообще вышучивал своё уже тогда нешуточное богатство, которое только возросло за эти годы. А так был нормальный разговор на какую-то конкретную тему. И Пригов мне говорит: неужели он не понимает, что на своём шестисотом он уже с ними, или куда больше с ними, чем с нами. И Пригов — совсем не марксист, если что. Скорее, ригорист, помнящий, где он прочел про эти координаты: где ваши сокровища, там и сердце ваше.
Да и потом русское политическое — психологическое по преимуществу. Политические взгляды и политическая риторика используется не для достижения политических же результатов, сколько для психологического успокоения. И упрекая другого, защищают себя. В том числе от потенциально возможной критики.
Потому политическая риторика, особенно в такой стране как Россия, где можно делать деньги с Путиным и при этом вроде как Путина ругать площадными словами, это всего лишь попытка сидеть на двух стульях. И состояние, кровью и потом заработанное, не разбазарить, и индульгенцию на всякий пожарный приобрести, если режим навернется и придут горячие люди с маузерами от американской фининспекции и требованием бумаг, подтверждающих законность первого миллиона. И вот тогда вся эта либеральная риторика на протяжении десятилетий ой как пригодится.
Но даже если нет этой некрасивой прагматики и казуистики, а все честно и соответствует убеждениям, сложность общества с разными взглядами — ценность, а не наоборот. И призыв жить дружно и возлежать вместе льву и ягненку — преждевременно пока, не в раю ещё, да и вряд ли этому обществу рай вообще светит. Вообще что-либо светит и греет. Не светит и не греет. Не мылься, мыться не будешь.