Дело Дурова, французская демократия и российские либералы-эмигранты

Чисто поведенчески и физиогномически Дуров мне чужд: позер, избалованный представитель золотой молодежи из статусной семьи, его либертарианские взгляды а-ля русский Маск (как и сам Маск) идейно мне враждебны. Но это или не имеет или имеет совсем поверхностное значение для оценки столкновения его как создателя Телеграма, с французской Фемидой. С демократией макроновской Франции в ситуации очень острого кризиса власти для самого Макрона, проигравшего два тура важнейших выборов и испытывающего огромные трудности при формировании следующего правительства. Но и это всего лишь обстоятельства, в рамках которых французское правосудие решило самоутвердиться в столь сложной и щекотливой области как уровень и характер свободы социальных сетей.

Конечно, есть ряд подсказок: если руководитель государства (практически дословно повторяя Путина) заявляет об отсутствии политики в решении задержать и предъявить обвинения Дурову как создателю и руководителю мессенджера с миллиардом подписчиков, это лучше всего говорит об обратном. То, что очевидно, не нуждается в подчеркивании, если вы что-то педалируете, вы не уверены, что педали будут крутиться самостоятельно.

То же самое касается утверждения о независимости французской юридической системы, если она независима, она не нуждается в избыточной рекламе. Более того, французская система права действительно во многих рутинных аспектах независима, то есть независима там, где работает в рамках прецедента, то есть повторяя то, что делала раньше. Но случай Дурова и вообще проблема уровня и характера свободы социальных сетей к этой рутине не относится, а представляет собой правовую целину, где просто непаханое поле проблем.

Но и этого мало. В свое время Пьер Бурдье, французский авторитетный социолог, сравнивая капиталистическое и социалистическое общества (последнее, казалось бы, вообще всегда вариант автократии или диктатуры) находил в них важную и общую деталь конструкции. Оба общества — иерархические, то есть не только построены по принципу иерархии, но не обладают способностью не повторять эту иерархию в любом своем фрагменте.

Эта иерархичность, то есть зависимость от вышестоящих, конечно, проявляется в праве, но это может быть затушевано уже указанной рутиной, инерцией, когда те или иные решения попадают не только под чиновничью иерархию, но и иерархию инерции, рутины, когда инерция оказывается сильнее, чем власть чиновника. И очень часто так происходит именно в уголовном праве или при разрешении трудовых и политических споров, но не в случае совершенно новых проблем социальных сетей.

И здесь французское право, как мы видим, мгновенно оказалось вне иерархии прецедента и наоборот под действием чиновничьей иерархии. Потому что обвинения, предъявленные Дурову, не имеют правовой базы, они выглядят как субъективные, практически не имеющие шансов быть подтвержденными в рамках конкурентной судебной процедуры.

Несколько слов о том, почему основной массив российских либералов-эмигрантов, как и в случае со своим восторженным украиноцентризмом, пытаются бежать впереди паровоза и быть святее папы римского. От неуверенности, от шаткости своего положения, от зависимости от европейских властей, спорить с которыми они не в состоянии (особенно после инцидента с телеканалом «Дождь» в Латвии). Они новички, фрешмены западной жизни и предпочитают перебарщивать с законопослушанием, чем ставить себя под новый удар.

Более того, в свое время, более десяти лет назад я написал серию очерков «Западник на Западе», где попытался рассмотреть эту проблему – взаимоотношений русского западника, приезжающего на Запад и открывающего для себя то, что его умозрительный и во многом пропагандистский Запад не совпадает с реальностью. А дальше все дело в интеллектуальной честности и последовательности, если сил на противостояние нет, то западник продолжает транслировать эти навязшие в зубах возражения, наиболее характерные в устах прямодушного Шендеровича: а вот представьте, могло ли это (какое-нибудь российское и путинское мракобесие) пять минут просуществовать в Норвегии или Швейцарии? И трезвый голос того же Пьера Бурдье здесь будет не на стороне наивного западника, пытающегося отстаивать свои утопические представления о Западе на этом самом Западе, далеком от утопии примерно так же как Россия, но только с другой стороны.

Можно было бы посочувствовать нашим либералам-эмигрантам – эмиграция не только здесь не сахар, а тяжелая болезнь, выйти из которой таким же как раньше не удается практически никому. Но статусные либералы навязывают свою ложную систему ценностей, построенную на благоглупостях и поверхностности своего опыта, и заставляют часть российского общества, самоопределяющегося во время войны и диктатуры на родине, путаться даже там, где это излишне. Мы и так живем в ситуации чудовищного напряжения, которое реально, в отличии от большей части воззрений эмигрантских лидеров общественного мнения, которые опять слепые вожди слепых.