Выбрать страницу

День рождения Кривулина

У Вити было несколько знаменитых дней рождения. У него был не дом, а форменное несчастье для его многочисленных жен. Дверь не закрывалась, и он почти никогда не оставался один. Жены выли, устраивали скандалы, но Витя, как живая мокрая рыба, выскальзывал из цепких рук. Тем более — день рождения.

Я больше всего запомнил один, в начале 80-х (точнее не помню), среди опознавательных вех могу привести разве то, что именно в этот год Витя задружил с Краморенко, только что исключенным Лотманом из Тарту за воровство библиотечных книг. Краморенко был заслан друзьями Путина поймать на самодур побольше простаков, а в результате не зацепил никого, но посадил Володю Альбрехта, автора знаменитого пособия для диссидентов «Как быть свидетелем». Став на процессе свидетелем обвинения.

Но на дне рождения Вити Краморенко со своей красавицей-спутницей появился на пару минут и с ужасом ретировался: слишком много было тех, кого он видел только в кагэбэшных досье.

Я не буду подробно рассказывать об этом дне, я его уже описал в «Момемурах», но это тот день, когда побили слепого знатока поэзии, осмелившегося похвалить одну поэтессу в присутствии другой. Дальше была череда женских истерик и инсценировка строчек: развязали, но вилки попрятали.

Уже потом я понял, что все очень устали. Все, кого называли второй или нонконформистской культурой. Мы жили вроде бы весело, но без надежды и политического горизонта. Он был — плоским. Теперь то время кажется чуть ли не героическим, но это было время аскезы. Нонконформисты и были жившие по кельям отцы-пустынники и девы непорочны. Непорочность была контаминацией строк: не продается вдохновение, да и рукопись продать невозможно. Жить неделю, месяц, полгода без перспективы — трудно, но возможно. Жить годами, десятилетиями, казалось, все застыло, но на самом деле многое выдыхалось, ссоры не были частыми, но в многолетних отношениях, которые ценились, потому что другого не было, что-то неуловимое менялось, 

Через пару дней Витя попросил отвести его на дачу в Комарово, где жила его жена с детьми (Платоном и Левкой, последний был Витин). Я запомнил эту поездку, потому что не смог с первого раза заехать в гору. Я был юный и неопытный водитель, машина была, конечно, отцовская; и я помню свой ужас, когда не смог доехать до конца горы и вынужден был спускаться задом для разгона. Кто знает комаровские горки с нижнего шоссе на верхнее, меня поймет. Моя жена тоже запомнила этот ужас, и до сих пор боится подъемов. Витька же был невозмутим: еще на середине горы он трезво оценил ситуацию, но только посмотрел многозначительно: вам виднее.

Он не был всегда героем, с чекистами он был храбрее, чем с докторами: я помню, как ездил с ним на эндоскопию, глотать кишку. Брюхо было всегда его слабым местом. Завели его в кабинет, потом крики, хрипы, топот, кого-то куда-то тащат, через десять минут выходит доктор с красным потным лицом и, как фашист партизану, говорит: забирайте вашего друга, он входит в те три процента уникумов, которые не могут проглотить кишку даже при частичной анестезии глотки.

Я посмотрел на врача с недоумением: какие такие 3 процента, Витя вообще ни в какие проценты не входит. Но врач не читал стихов, и о Кривулине знал только то, что у него есть приятель, попросивший помочь с обследованием.

Но я помню и Витину двоюродную (если не ошибаюсь) сестру, которая считала себя ценительницей поэзии, но Витины стихи на дух не переносила, и всячески над ним подшучивала, как над человеком на котурнах. Мол, строит из себя поэта, а сам двух слов в простоте связать не может. Но от родственников ни у кого из нас защиты нет.

Помню о Вите огромное количество историй, в том числе гомерически смешных, но примеряя их к сегодняшнему дню, понимаю, что подвергаю их цензуре по очень простой причине: если их рассказывать правильно и подробно с перспективой Витиной натуры и удали, то они, в эту колею лягут, как дрова в костер. Если же торопиться, как я сегодня,  и быть подгоняемым жанром, то от них останется осадок, как от анекдота о знаменитом человеке, которого мемуарист хочет чуть-чуть подкузьмить.

Поэтому расскажу напоследок пустячок: чего Витя не умел и никогда бы не смог научиться — играть в карты. Мы с ним играли в преферанс, но мне иногда казалось, что он играет в покер. Он хотел выиграть с любой картой при каждой сдаче: он не мог ждать и поверить, что карта не лошадь, к утру повезет, и тогда сыграть наверняка. Он ждать не умел, и проигрывал всегда и каждый раз был уверен, что в следующем же круге отыграется. Он, конечно, знал правила, имел опыт, но всякий раз рассчитывал на лучшее: расклад и прикуп — здесь же правит бал закон вероятности, а его напором и мольбою не возьмешь.

Но зато не был опрометчив в стихах. Помню, наш общий друг Алик Сидоров, проведя как-то с Витей несколько дней в саду другого нашего друга в Старом Крыму, с изумлением мне рассказывал. «Мы не расставались три дня, только по койкам под утро разбредались, я видел то же, что и он, но когда он вечером под шашлычки и винишко читал стихи, я понимал, что не осознаю самого главного. Я видел тот же забор, те же абрикосовые деревья, тот же сортир, синий умывальник и сарай под именем Монплезир, но что-то, твердеющее на глазах как прозрачный клей БФ, было непонятного происхождения. Где он брал эту материю, похоже, из области невидимых бесед».

 

Персональный сайт Михаила Берга   |  Dr. Berg

© 2005-2024 Михаил Берг. Все права защищены  |   web-дизайн KaisaGrom 2024