Главка тринадцатая: Свадьба и волшебный плащик

Из подготовки к свадьбе помню только, что мы ездили отоваривать то ли талоны, но ли какое-то приглашение в магазин «Юбилей» на Средней Охте, и наш спор с Танькой,  я уговаривал ее похудеть к свадьбе до 55 килограмм, ей удалось достичь только 58. Боже, сколько я попортил ей крови третированием ее лишнего веса, преследуя идеал, которому она совсем не должна была соответствовать. Ну что делать – тиран, или как больше нравилось Таньке – сатрап. А за всем этим — попытка избавиться от собственных комплексов за счет других.

Сама свадьба была вполне формульным и не отличимым от многих мероприятием с бесцветными тенями воспоминаний о деликатесах на столе и неловких пожеланиях и тостах от гостей родителей с их предсказуемым юмором ученых-технарей с попыткой использовать технические термины как метафоры. Типа, брак – это асимптота с недостижимым пределом. Свадьба была на квартире Тани на Васильевском, приехало много родственников из Москвы и не только, в результате накануне мы спали почти вповалку на нашей квартире на Новочеркасском, я, кажется, толком не заснул от стоящего вокруг храпа.

Да, остался альбом торжественных и столь же формальных фотографий о самой церемонии, сквозь которые можно только усилием пробраться к чему-то реальному, что за фотографиями располагалось, если недюжинным напряжением смыть макияж торжественности. Хотя Танька эти фотографии любила, даже взяла вместе с альбомом наших школьных фотографий в Америку (поэтому и вы на них можете посмотреть). И, очевидно, с легкостью восстанавливала потерянную реальность или была довольна формальным совершенством изображений.

Но возможно я несправедлив и просто не терплю любое проявление торжественности и формальности, как ширмы, мешающей все и вся выводить на чистую воду, что и есть в общем и целом моя специальность. Или только полагаю, что вывожу на чистую воду, а на самом деле из одной упаковки перегружаю в другую, что порой другим кажется переливанием из пустого в порожнее.

В любом случае реально запомнил я только один характерный эпизод, когда в самом конце шумного застолья нас отправили на такси на нашу будущую квартиру на Искровском, предварительно забив багажник разнокалиберными сумками и пакетами с баночками салатов и множеством бутылок сухого вина. Так вот, когда выгружали все это уже на Искровском, перед нашим парадным, водитель такси, очевидно, полагая, что новобрачные слепы и пьяны от счастья и вина, вроде как незаметно сунул себе одну из бутылок под куртку. Я это, конечно, видел, Таня нет, и я мгновение колебался, вывести мелкого вора на чистую воду или не портить Тане впечатление скандалом. И выбрал последнее, чтобы не омрачать ей день, хотя для меня это совершенно не характерно, я иду на скандал с легкостью и облегчением выхода из парилки. Но тут уступил тому согласию на приличия, каким многие просто камуфлируют собственное малодушие. Посмотрел во все глаза на шофера, покачал головой, показывая ему, что все видел, и молча отдал деньги за проезд.

Не помню ничего, даже был ли у нас первый законный секс после семи лет знакомства, может, да, может – нет, скорее первое – опять же как дань традициям, для меня значащих несомненно меньше, чем для женского восприятия моей жены. В любом случае на следующее утро мы уезжали в свадебное путешествие по Балтийскому морю до Риги на пароходе «Балтика» (первое название «Молотов», то был одним из двух кораблей, построенных на голландских верфях еще до войны. Второй, понятное дело, носил имя «Сталин», но почему-то именно на «Молотове» в Нью-Йорк ездил Хрущев, ну а потом его приспособили для круизных рейсов по Балтике).

Не помню, сколько дней – два или три – мы добирались до Риги, но осталось какое-то совершенно незамутненное и легкое ощущение того, что поспешно именуют счастьем. Это был вполне западного покроя комфорт, невиданные ранее игровые автоматы и множество западной же музыкой, под которую мы танцевали. Танька хорошо танцевала, лучше нее только Олька, жена Саши Бардина, просто ее координация и владением телом было выше, чем у меня, а Танькины ошибки я ощущал. А ведь главный синоним таланта и есть координация, правда?

Вот попробуйте вместе со мной описать непритязательный наряд ситуации на этом пароходике, которому я уже попытался примерить на вырост словцо «счастье»: как это сделать, как упаковать в общем и целом тривиальные вещи: свой возраст, свое еще только рокочущее где-то за горизонтом будущее, надежды на него и то, что вроде можно пощупать, а вот назвать нет. Ни гирлянды эпитетов, ни уподобления вряд ли помогут: можно сравнить то, что именуют счастьем, с отсутствием страха или тревоги, но мало ли что свободно от них, как и от груза времени – еще один вид того, что пугает.

В Риге мы остановились у двоюродного брата моего отца, дяди Соли, который, будучи старше, дружил с папой в детстве и даже подарил ему пистолет, маленький такой, дамский, из которого мой папа чуть не застрелил свою сестру, дырку от пули показывали потом много лет, пока она не исчезла за слоями штукатурки. Теперь дядя Соля был видный чиновник от медицины, глава крупнейшей, если не путаю, больницы для начальства в ранге министра. Жил в одном доме с Раймондом Паулсом и еще какие-то звездами. Его дети – младший Володя и старший Зорик, последний имел отношение к нашему с Танькой знакомству. Зорик был продвинутый математик, впоследствии со степенями и женой, дочкой вроде как местного академика (после перестройки он стал директором Рижского рынка: конвергенция). Так вот Зорик был таким обязательным примером для моего отца, бывая у брата Соли в Риге, папа со сдержанным, но нравоучительным пафосом рассказывал, как еще школьник Зорик, посидев немного за общим столом, извинялся и со словами, что ему надо заниматься, шел к себе в комнату. Целеустремленность, по мнению папы. Скорее же, ему было просто скучно.

В самом начале 1967 он приехал уже аспирантом в Ленинград, и рассказал, что у нас в городе открылась математическая школа номер 30, которая уже имеет большой авторитет и где учиться очень полезно. Попутно он попытался проверить мои математические знания, спросив, чему равен модуль от минус а, но так как я слова модуль еще не слышал, то испытания на этом кончились. Но не приехал бы Зорик в 67-м в Ленинград, мы с Танькой вряд ли бы встретились, потому что мои родители были мало инициативные люди и никаких школ для меня не искали. Они даже в начальную школу меня послали, наверное, самую плохую на свете, где учились ребята из деревни Яблоновка, что на конце автобусного маршрута номер 5. Зато школа была в нашем дворе, а вот до школы, кажется, 57 специализированной, английской, надо было ехать две остановки на трамвае или троллейбусе, что для моих родителей было проблемой. Не потому, что они были плохие родители, а просто мама была замотанным участковым врачом, папа работал в секретном научном институте-ящике, времени на сына реально было мало.

В Риге было приятно, жена дяди Соли, всегда стелила свежую скатерть на стол, даже если это было просто чаепитие, никакой заносчивости номенклатуры я не замечал, но уже потом, чуть ли не в Америке я узнал, что у дяди Соли была очень плохая репутация жесткого чиновника-номенклатурщика, умелого организатора, способного шагать по головам.

Помимо гуляний по Риге, этому эрзацу Запада в совке, или Юрмале, где у семьи дяди Соли была дача, у нас, как меломанов-западников, помешанных на западном роке, была важная цель. На деньги, подаренные нам на свадьбу, мы собирались купить проигрыватель «Akords» с колонками и стерео-магнитофон «Юпитер», считавшимися одними из лучших в стране. Однако перед тем, как зайти в нужный радиомагазин, он располагался тоже в Юрмале, Танька затащила меня в какой-то магазин одежды, и тут же начала что-то мерить. Ей приглянулся один плащик с погончиками, как тогда была модно, приталенный, хорошо сидящий на ее фигурке. Она вертелась перед зеркалом, вопросительно на меня посматривая. Я еще раз пересчитал деньги, если покупать плащ, на проигрывать с магнитофоном, а их можно было купить только в Латвии, не хватало, а ей сказал об этом. Она кивнула головой, последний раз посмотрела на себя в зеркале и тихо, без упрека прошептала: «Волшебный плащик!».

Вот это и была моя девочка, мой дружок, моя подружка: без претензий, уговоров, без выламывания рук, без сцен, так, походя сказать о своем разочаровании, которое, конечно, ранило мне то, что называют, сердцем, но я только обнял ее и повел в радиомагазин.

Я потом купил ей множество одежды, я возил ей буквально чемоданы из Финляндии, когда был там в докторантуре, я не говорю про Америку, где это вообще ничего не стоит, но ведь желания, как люди, имеют возраст. То, что дает импульс восторга в двадцать два, как было нам с Танькой в марте 1975, уже мало что значит потом, когда все желания удовлетворены или потухли. Но мне сегодня также больно, как было тогда, перед ее отражением в зеркале в этом плащике с погонами, и тихим, покорным прощанием с мечтой: «волшебный плащик».

Нет, она умела и упрекать, и ссориться, еще бы, попробуйте пожить с таким вепрем с вежливыми интеллигентными манерами и умной речью, где устный вариант практически не отличается от письменного, и при этом у него внутри ворочается всегда готовая на выход ярость несогласия со всем по сути дела. Попробуйте быть лапочкой 24/7?

Но самое главное в ней и была эта нота не упрекающего приятия меня и нашей жизни, какой бы бедной, нищей или опасней она ни была, а она большую часть была нищей и опасной. И ни одного упрека. Моя девочка, мой маленький дружок, где ты теперь, где?