Оригинал текста
Ситуация вокруг Довлатовфест, когда некоторые из приглашенных посчитали для себя невозможным ехать на фестиваль, инициатором которого является человек из власти, подозреваемый в уголовном преступлении, а другие возразили, что едут к «Пушкину и Довлатову, а не к Турчаку», — канонична.
Каноном является зависимость культуры от власти и попытки деятелей культуры с помощью слов и жестов (в том числе демонстративных) отстоять свою независимость. Уровень этой зависимости разный, но тенденция к усилению зависимости — постоянная. И столь же постоянным является попытка деятелей культуры разрешить неразрешимую задачу: в ситуации нарастающей зависимости продемонстрировать хотя бы внешние признаки независимости. Что снисходительной властью пока что дозволяется. Грубо говоря, брать деньги от Кремля или местной власти, и за эти деньги изображать неподкупность и автономность.
Как не смешно, это, быть может, вообще центральная проблема сосуществование культуры и автократической (хотя и не только автократической, но и в разной степени демократической) власти. Трезво оценивающее происходящее общество резонно готово доверять только автономному интеллектуалу. Интеллектуалу, не зависимому от власти и государства.
Но и государство, прекрасно понимая смысл проблемы, упорно пытается стать монополистом в культуре, не допустить существования конкуренции в поле финансирования культуры (и политики, конечно, тоже, но это тот случай, когда между политикой и культурой можно поставить временный знак тождества). Для этого государство даже идет на экономические издержки — не дает развивать средний и малый бизнес, чтобы резервировать за собой возможность полного контроля всех финансовых потоков.
Здесь государство одерживает победу со всё увеличивающимся счетом, и это, конечно, решительным образом влияет на стратегии интеллектуалов. Из множества стратегий, существовавших еще 10-15 лет назад, сегодня осталась, кажется, одна относительно пристойная и популярная: деньги от государства брать и при этом морщиться. И государство и власть поругивать.
В принципе это и есть отличие авторитарного государства от тоталитарного: в последнем случае гримасы неудовольствия исключены.
Понятно, что пока (и, возможно, на еще продолжительное время) уровень зависимости и свобода гримасы неудовольствия варьируются. В каких-то институциях кривиться при получении денег еще можно, в каких-то уже нельзя. Но тренд понятен.
Здесь нет места для осуждения интеллектуалов, которые по психологическим и тем же институциональным причинам не могут решиться на тотальное дистанцирование от власти и государства, на отказ принимать разные формы бюджетного финансирования и, вспоминая об анекдоте, выбирать свободу.
Хотя, если сравнивать позднее путинское время с поздним советским, уровень свободы и возможностей для репрезентации сегодня на несколько порядков выше (и не только благодаря техническому прогрессу: интернет могущественнее пишущей машинки). Но выбор автономности и бедности в условиях бедного (более однородного и псевдосоциалистического) общества куда как проще выбора той же автономности и куда меньшей бедности в обществе более разнородном и капиталистическом. Да и более решительное поведение при выходе из туннеля легче подобного же поведения при заходе в туннель.
В этом смысле выбор стратегий интеллектуалов состоялся, конечно, не сегодня, при получении приглашения на псковский Довлатовфест, а еще в ельцинскую эпоху, когда существовал выбор между стремлением к максимальной автономности (что, возможно, и является самой важной задачей интеллектуала в любом обществе) и комфортным существованием в состоянии зависимости, которую власть, однако, долгое время не акцентировала, держа интеллектуала на длинном поводке.
Понятно, что мы здесь не рассматриваем факультативную проблему связи уровня автономности с уровнем (для сокращения слов ограничусь самым неточным термином) таланта. Хотя эти параметры взаимосвязаны, но не однозначно, стремление к автономности обычно связано с ощущением своих потенций, но не обязательно с реальной возможностью эти потенции воплотить.
В любом случае мы имеем то, что имеем: выбор, осуществленный совершенно в другую эпоху, проявляет себя сужением возможных стратегий до нескольких неотличимо похожих сегодня. Свою основную задачу — стремиться к автономности от власти и государства — российские интеллектуалы не выполнили. Что, конечно, не означает, что сегодня этим обстоятельством нивелированы все различия в рамках общей стратегии финансирования государством деятельности интеллектуалов.
Речь о гримасе независимости. Пока государство оставляет это пространство довольно широким, среди внутренних ценностей интеллектуального сообщества будет проходить поляризация между теми, кто будет стараться выбрать максимум возможной демонстративной независимости, и теми, кто будет отрицать принципиальность этой разницы (государство победило, практически лишив интеллектуалов тени автономности), значит, нечего изображать невинность, если она потеряна.
Внутрицеховые ценности не всегда приобретают статус общественных, и очень часто общество презрительно интерпретирует их как психологические и общественно малоценные. Но пока не возникнет устойчивого запроса на автономность культуры и ее стратегий, в этом пространстве «гримас» и будет происходить символическая война.
