И я — урод, и счастье сотен тысяч
Любые политические выборы, в том числе те, что состоялись в Украине, обязательно приносят бурю разочарований. Приносят и восторг преждевременной эякуляции для сторонников победившей стороны, но и фрустрацию проигравшим. Так происходит всегда, если выборы в той или иной степени дают возможность считать их демократическими. Мы все с тем или иным постоянством проигрываем, причем символизируем свой проигрыш до какого-то вселенского разочарования.
Понятно, что проигрывать всегда неприятно, но стоит ли видеть в проигрыше нашего кандидата символ крушения всех надежд, как сокрушаются сегодня противники Зеленского? Ведь, не расстраивает же нас, что наши соотечественники полагают Асадова или Исаковского лучшими и более любимыми поэтами, чем, не знаю, Крученых и Введенский. Здесь нам все примерно понятно, Асадова проходили в средней школе, читали по радио, вперемежку с песнями Исаковского, по их стихам и песням ставили спектакли в родном ФЗУ и в Большом Дворце съездов, а о Крученых или Введенском более широкая публика и понятия не имела, как о туманном Фросте. Поэтому кроме усмешки или шутки про массовую культуру, никаких других реакций вряд ли стоит ожидать.
Но ведь выборы, демократические, естественно, которых давно нет в России, — это тоже массовая культура. Как религия, например. Или национальная гордость. Это, в общем и целом, попса, где победу празднует тираж и закон больших чисел. То есть редукция. Да, мы очеловечиваем, олицетворяем себя со своим кандидатом, наделяем его теми свойствами, которых, скорее всего, у него нет. Но мы как бы выбираем команду фаворского света, за которую решаем болеть не на жизнь, а на смерть, потому что она более-менее подходит под наши требования и не так отвратительна, как руки брадобрея.
Но это не изменяет справедливого и трезвого понимания, что, участвуя в выборах, мы упрощаем картину политического противостояния, сводя ее к борьбе бобра со злом. Мы голосуем с огромным авансом, который никогда (или почти никогда не возвращается). Но ведь мы голосуем, чаще всего выбирая — в лучшем случае — между Вознесенским и Евтушенко, и уж точно не между Проппом и Якобсоном.
Потому что политические выборы такая же часть массовой культуры, как советская эстрадная песня или православие. Да, среди сторонников тех или иных конфессий есть умные и тонкие люди, как, собственно говоря, и среди политических деятелей. Нет, они по принципу усреднения и массового отбора не могут быть чрезмерно выбивающимися из ряда, среди них нет и не может быть ни Мамардашвили, ни Комы Иванова в своём классе, потому что в последних слишком мало тех черт стадионной привлекательности, которые позволять символизировать их до себя избирателю из Химок и Медведок. Мы вроде бы это понимаем, но все равно постоянно попадаемся на одну и ту же удочку.
Скажем, я голосовал и продолжаю голосовать за так называемых российских либералов (хотя уровень претензий к ним растёт год от года как уровень надоя молока в «Сельском часе» при застое), я голосовал и буду голосовать за американских демократов, но я при этом не российский либерал и не канонический американский демократ. Я вообще затруднился бы с определением своих политических предпочтений, потому что в каждую эпоху они у меня свои. Я, скажем, с пониманием читал и думал о народовольцах и эсерах, потому как в политической ситуации царской России иные формы политической деятельности попахивали «хождением в народ» или «мы пойдем другим путём». Моя жена до сих пор не может простить родному городу на Неве, что Собчак (хотя мы многое узнали про него, да и знали, конечно) проиграл водопроводчику Яковлеву на фоне Эрмитажа, дворца Белосельских-Белозерских и дома Мурузи. Но водопроводчик — это, кажется, фирменный выбор культурной столицы России. С коротким перерывом на Вальку-полстакана, очередной водопроводчик, как Ванька-встанька готов заселиться в Смольном институте благородных девиц.
Я даже не знаю, есть ли во всем подлунном мире такая политическая позиция, которая была бы мне без шуток близка? Интуитивно мне больше нравится политическая система Франции с их готовностью вывалиться на парижские бульвары толпой в полтора миллиона в защиту какого-то провинциального учителя из Прованса. Ну да, левые в европейском понимании, мне, конечно, ближе правых всех мастей. И я голосую за демократа (готов и за Камалу Харрис, и за Байдена, и за Елизабет Уоррен — главное, что бы в противостоянии с рыжим клоуном имели шансы), но олицетворять себя хоть с более симпатичным мне Берни Сандерсом, который, не боится критиковать не только alt-right, но и расизм культурно близких, было бы затруднительно.
Потому что политический выбор — это плюс-минус трамвайная остановка. Или даже трамвай: только что вы дома пили чай, а теперь едете в трамвае, как пассажир от А до Я. Да, в демократических странах кандидаты, приходя к власти, стараются исполнить ту или иную часть обещаний. Но даже лучший из них — все равно должен обладать такой степенью заблуждения и веры в прекраснодушные иллюзии, теми кружевами в риторике, без которых они не будут узнаны широким и простодушными избирателем, что это все равно, как искать среди членов президиума Союза писателей девственниц Бахчисарайского фонтана.
Да, конечно, политика — это конгломерат нас возвышающего обмана, мы ощупываем нашего кандидата как будто он в толстой шубе, а сами мы в меховых рукавицах, поэтому мы готовы обманываться, потому что обмануть меня не трудно. Это не ставит под сомнение сам инструментарий политических выборов, если они не похожи на выборы в Мосгордуму, они есть хорошая мина при плохой игре или гадание на суженного-ряженого на выставке кухонных комбайнов, но сетовать на то, что опять выбрали не Мориса Дюшана, а Никоса Сафронова вряд ли справедливо.
На выборах, в которых мы участвуем, не предусмотрена вакансия того, кого именуют поэтом, она не опасна, ее просто нет в этой колоде. Если только поэт не плохой, плохим — везде у нас дорога и козырной туз на лоб.