И Женя
Среди тех шестерых, которые проголосовали за лишение г-на Мединского докторской, краковской, советской и отдельной, одного я знаю лично. Это Евгений Головко, директор Института лингвистических исследований РАН. В 90-е я с ним выпивал,почитай, каждую неделю в закрытом интеллектуальном клубе «Петрович», существовавшем в кафетерии 610-й петербургской гимназии.
Не помню, кто меня позвал, половина была представлена профессорами только что открывшегося Европейского университета во главе с тогдашним (если не путаю) и нынешним ректором Колей Вахтиным, ещё гуманитариями из Универа и других учебных и научных мест, Саша Белоусов, Паша Клубков, Витя Кривулин, живший за углом, Лева Лурье.
Человек восемь ходили более-менее регулярно. Остальные (ещё, наверное, человек 5-7) приходили с жёнами на ежегодную предновогоднюю встречу. В остальные дни вход для женщин был, увы, закрыт: чтобы не растекаться мыслью по древу, то есть по телу. Мужской шовинизм, конечно, но мужики так мужики, не я эту историю выдумал. Хотя нет, я вспомнил официальное объяснение, почему клуб был мужской: чтобы жены не нервничали и не ревновали, придумывая себе невесть что. Резонно.
Выпивали, ужинали, говорили обо всем на свете. Помню рассказ Коли Вахтина о том, как он, будучи приглашенным профессором в Японии (лекции читал по-английски), пришёл чуть ли ни в первый день с приятелем в ресторан и ему подали меню на японском, но с картинками блюд. На английском не было. Жрать хотелось. Так что выбирали они по картинкам, долго пытаясь представить реальность под ее художественной проекцией; наконец, подозвали официантку и тычут пальцами в меню: мол, вот это блюдо хотим.
В ответ происходит неожиданное: официантка сначала улыбается, прыскает коротким смешком, а затем заливается смехом с соловьиными трелями, закрывая лицо руками. А потом, не сразу успокоившись, говорит: простите, этого блюда сегодня уже нет.
Нет так нет: наши приятели опять разглядывают кулинарные картинки, находят новый вариант, напоминающей что-то знакомое и указывают на него официантке. К их ужасу официантка опять начинает идиотски улыбаться, переходит на нервный смех, а потом — отсмеявшись — заявляет, что этого блюда тоже нет.
Я не помню, сколько серий было в этом триллере, пока они, наконец, не поняли связь улыбки и смеха с отсутствием блюд в меню. Нам кажется, что улыбка и смех — знак радости и счастья, а это, по крайней мере, в японской культуре (но если присмотреться, то не только) – способ проявления смущения и вежливости. Улыбаясь человек просит прощения, он не насмехается над незадачливым клиентом, не знающим его родного японского, а действительно не знает, куда себя деть от душащего его смущения. И смеётся, скрывая неловкость. Извиняясь за неё.
Но я это просто в качестве иллюстрации атмосферы того, что делают гуманитарии мужского пола, когда остаются без женщин. О бабах они не говорят (может, выпивали не крупно?), все более о работе.
Женя Головко был тогда совсем молодой учёный, как я понял, финансовые трудности проклятых 90-х не обошли его стороной. Но он был обаятелен и скромен (может, потому что выпивал вместе со своими начальниками), но я ощущал удовольствие при общении с ним. Я знаю, что такое амбициозность человека, пытающегося самоутвердиться за твой счет. Здесь этого не было совсем. Умный, тонкий, немного почему-то усталый, скорее всего, стильный, с вечным шарфом, настоящий собеседник. Скромность и выдержанность академического ученого-гуманитария, особенно по сравнению с более горячей и бесшабашной писательской средой андеграунда, давно мне импонировала.
Но это все только для того, чтобы сказать, как мне приятно, что я знаю одного из шестерых, попытавшихся отстоять пусть формальную, но честь русской науки. Не получилось, но хотя бы пытались. Вообще-то больше и не надо. Просто пытаться. ВАК прогнулся под кряжистый путинский мир, ведь Мединской – наивный до наглости символ крымнашизма и вообще великодержавного и самоубийственного сумасшествия. Только вид сверху. В очко того самого сортира, где Путин Сечина вместо шашлыков мочит.
Но в любых Содоме и Гоморре, забывших о правилах гостеприимства и вежливости с незнакомцами, есть люди, которые знают, что совесть сильнее страха (пока страх не стал всеобъемлющим), и стараются сохранить лицо. Я знаю это лицо, это — Женя Головко.
Привет тебе, Женя! Спасибо. Пардон за пафос.