И жертвы нацизма, и даже основоположник

Демонстрации в Берлине ковид-диссидентов, прошедшие под гордые крики «Путин», напоминают строки Блока, обращенные к Пушкину: «Дай нам руку в непогоду, помоги в немой борьбе». В трудную минуты советские эмигранты, а они очень часто составляют критическую массу наиболее консервативной толпы в разных странах и континентах, обращаются к заместителю бога на земле, кого еще просить о помощи, как не его. Чтобы, господи помоги, не вонзили в тело иглу с вакциной: нести болезнь в себе – это ощущение избранности в ее неразбавленном варианте.

Почему советские и постсоветские эмигранты – какие-то фирменные мракобесы? Потому что они, если использовать гордое самообозначение эмиграции первой волны: не в изгнании, а послании. Эмигранты из России удивительным образом несут в себе эссенцию советского, концентрацию всего того дурного и мрачного, что было сдавлено прессом тоталитарного государства, а при открытии границ (сначала приоткрытия для таких национальных меньшинств как евреи и немцы) вытекло за пределы. Конечно, оно существовало и в СССР, но там находилось под колпаком страха, ограничивающего все, как дурное, так и с более светлой шерсткой, но залегающее глубже, как неприкосновенный запас. Но как только магнитное излучение поля страха исчезло, словно полюс льда и холода растаял, все темное, невыговоренное и мутное потекло, как весной, в колхозные поля.

Понято, почему СССР оказался хранителем наиболее архаических националистических фобий: декларируемый интернационализм обернулся консервантом, национализм официально запрещался, но интернациональная поза была очевидно неустойчивой и неестественной, что показывает и опыт восточных земель Германии. Если на Западе страны проводилась в принудительном порядке – как обязательные социальные правила – денацификация, то в ГДР все опять же было спрятано под иллюзорным покровом интернационализма, а когда он исчез вместе с ГДР и Штази, восточные немцы предъявили национализм с мутным оловянным отсветом нацизма и до сих пор являются примером и полюсом консерватизма в Германии, основой откровенно националистической партии «Альтернатива для Германии», да и всего самого консервативного.

Точно так же еврейская эмиграция в Израиль или США обнаружила у ее носителей неразбавленный нацизм и консерватизм уже не немецкого, а еврейского образца. Некоторое время назад К. Сонин решил проанализировать феномен, давно ставший рутинным: почему постсоветские эмигранты столь яростно голосуют за Трампа, представляя собой почти уникальную и почти беспримесную консервативную диаспору, из всех возможностей выбирающую наиболее мракобесную. Сонин добросовестно перечисляет вторичные половые признаки мракобесия: мол, бывшие российские евреи – богаты и состоятельны (что не так, они же составляют и основу тех, кто в Америке сидит на пособиях и получают все виды материальной помощи, стоят в очереди за даровыми продуктами и получают бесплатное медицинское здравоохранение), а за Трампа, как известно, голосуют богатые и реднеки. Следующим признаком повышенной волосатости исследователь называет как бы естественную правизну: мол, выходцы из страны победившего социализма настолько ненавидят социализм, что, обжегшись на молоке, дуют на воду, в этом не отличаясь от большей части российской интеллигенции, которая никуда не уезжала, но традиционно на стороне правых, и социальную солидарность интерпретирует как совок.

Это тоже не вполне справедливо, по уже указанной причине: российские эмигранты – первые в Америке по получению самых разнообразных социальных благ от фудстемпов до субсидального жилья. То есть получить вполне себе социальную помощь от государства с развитыми социальными функциями не западло, и вот ненавидеть все то, что имеет отношение к демократическому и социальному уже не хватает воздуха.

Для меня не удивительно, что Сонин, говоря об усах и волосах на груди, не обращает внимание на то, что болтается между ног. Белое и черное не называем. Потому что для советских и постсоветских эмигрантов в Америке, Израиле и далее везде, важно не то, что они бедные или богатые, получают социальные пособия или платят налоги, а то, что в них спрессовано националистическая составляющая, самая важная для их самоидентификации. И так как большая часть этих эмигрантов – русские евреи, то их политический, социальный и культурный выбор диктуется националистическими фобиями. Для большинства выбравших некогда Америку одним из самых сильных ударов стало то, что здесь они стали не евреями, как мечтали, а русскими, по языку, как здесь и классифицируют эмигрантов. Есть и религиозная страта, но большинство советских эмигрантов – атеисты, для которых национальность – воображаемое сообщество с культурными коннотациями, и их индуцированная в Америке русскость лишь стала дополнительным катализатором утробного еврейского национализма.

Я здесь не буду обсуждать проблему советских евреев в Израиле, где они традиционно наиболее консервативная и мракобесная прослойка, исповедующая воинствующий еврейский национализм, как иллюзорную поддержку своего утлого эмигрантского челна. Но в Америке их еврейский национализм только возрос на дрожжах, среди которых и потерянная национальная идентичность, и трактуемый как вид предательства выбор не страны обетованной, а символического Брайтона, этой малой Одессы у самого синего моря. И то, что эссенция национализма, вывезенная из СССР, стала своеобразным козырем: как пошутил один мен крутой, пейсы у членов КПСС начинали быстро расти уже в самолете. Новый джокер-заместитель партийного билета.

Голосование за Трампа у постсоветской диаспоры с пятой графой в серпастом-молоткастом – это голосование за наиболее националистический выбор, в котором все, что так нравится русским евреям в рассеянии: нескрываемый расизм, ненависть к мигрантам (а комплекс мигранта, особенно в советской обложке, таит в себе странную фобию: мы, мол, последние и самые заслуженные беженцы, все, кто после нас – фейковые, ненастоящие). Здесь и нежелание делиться остатками пирога и искренняя нелюбовь к тем, кто напоминает о собственной далеко не блестящей траектории. Плюс Трамп, вместе с самой консервативной республиканской стратой христиан-евангелистов, поддерживает и правый, ультраконсервативный Израиль, вместе с фирменной исламофобией и полным непризнанием за другими тех прав, которыми владеют сами. Тут нет возможности выстроить иерархию, соответствующих соцопросов не проводится, а будучи проведены, они все равно станут результат сокрытия первичных половых признаков под вторичными. Никто про себя не скажет: я гордый расист, хочу, чтобы всех мусульман и их ислам сначала объявили конфессией террора, а потом лишили прав, дабы они оставили нас в покое со своими претензиями на то, что мы у них что-то якобы отняли.

Поэтому, что именно стоит на первом или втором месте, сказать непросто: поддержка правого жестоковыйного Израиля, нескрываемый и радостный расизм или социальная жадность, когда не хочется делиться ни с кем, ни с теми, кому хуже, чем тебе, ни с теми, кто о них пытается заботиться.

Казалось бы, современный еврейский расизм – это нонсенс. Как нация, одна из наиболее пострадавших в прошлом веке от нацизма, может поддерживать расистские спекуляции и принимать их за чистую монету? Легко. Здесь примерно тот же механизм, когда именно советский строй (или строй в таких странах-сателлитах СССР, как ГДР) сохранял под корочкой интернационализма махровый национализм, распустившийся после снятия ограничений. Столь лелеемая и консервируемая позиция фирменной жертвы, за которую держатся бывшие советские евреи, точно так же уберегла их от национальной вменяемости. В костюме жертвы расизма они легко сберегли националистические фобии и реализовали их, как только это стало возможным.

То, что к самой национальности, как на самом деле культурной факультативности по допущению, это имеет опосредованное значение, свидетельствует пример американских евреев, которые не поддерживают Трампа, не голосуют за республиканцев, являясь самыми отчетливыми демократами, критикуют правый Израиль за расизм и националистическое высокомерие. Но не наши бывшие соотечественники.

Мой опыт огорчителен: невзирая на уровень образования, культурной вменяемости, социальной успешности и места проживания постсоветские евреи в лучшем случае еврейские националисты, которые ко всем прочим националистическим фобиям относятся с брезгливостью, но к еврейскому национализму — с сочувствием. Практически все, за редким исключением заявивших об обратном.