Ключ к политической позиции (Пастухов, Арестович и далее)
Мне давно хотелось проанализировать влияние эстетических пристрастий на политические позиции. Потому что эстетика является подчас ключом и уж точно параллельной сигнальной системой, корреспондирующей с социальной и общественной стратегией. И тут Владимир Пастухов внутри своих рассуждений о российских реалиях во время войны посетовал, что между вождем и, условно говоря, народом нет элиты, которая бы играла роль предохранительной сетки. И назвал ряд имен тех, кто мог бы представлять эту элиту: Макаревич, Пугачева, Быков. Я запомнил именно этот ряд, проверить и уточнить затруднительно, так как Пастухов дает, по крайней мере, по 4-5 часов интервью в неделю, и пересматривать их затруднительно.
Но практически одновременно с Пастуховым свой медальный ряд, назвав его истинными российскими либералами, противопоставленными псевдо либералам из редакции «Дождя», привел и Алексей Арестович. Его список отчасти повторял, но и расширял элиту Пастухова: тоже Макаревич, Пугачева, Быков, вместе с Ахеджаковой, Басилашвили, Гребенщиковым, и тут же еще Юлия Латынина и Марк Фейгин.
Но вернемся к элите Пастухова. Если говорить о тех именах современных художников и писателей, которые представляют некоторую условную вершину, то весьма характерно, что Пастухов не приводит имен Эрика Булатова или Кабакова, Сорокина или Пригова, репрезентирующих совсем другой ряд. Хотя я все равно плохо представляю Кабакова или Рубинштейна в виде тех, кто мог бы репрезентировать все общество и служить предохранительной сеткой для вождя (наверное, Путина, хотя само слово «вождь» из какого-то архаически авторитарного представления о системе власти). И при всем моем уважении к звездам московского концептуализма, я вряд ли доверил им роль то ли сдерживающей, то ли консультативной силы при любой, собственно говоря, власти, их роль велика, но принципиально иная: служить опознаванием культурных границ своего времени.
Однако если отвлечься от странных фантазий и иллюзий Пастухова о некотором совете старейшин при вожде (мол, тогда бы они предотвратили войну и вообще радикализацию путинского режима), посмотрим, как эта эстетическая выборка характеризирует политические взгляды ее инициатора. Ведь это звезды на небосклоне вполне либерального советского интеллигента даже не сегодня, а накануне перестройки, да, чуть модифицированная за счет тех, кто появился позже, как Быков, но все равно это вполне советский звездный небосклон.
Те, кто слушает или читает Пастухова, могу вспомнить и цитатный ряд, используемый им в качестве постоянных аналогий и сравнений. И это почти всегда цитаты из культовых советских фильмов и сериалов, чаще всего фильмов Рязанова, советских же мультфильмов типа Винни-Пуха. Этот ряд, дополненный такими сериалами как «Место встречи изменить нельзя», «Семнадцать мгновений весны» с вездесущим Штирлицем, «Адъютантом его превосходительства» (дядя, вы шпион – понимаешь, Миша) представляет собой континуум пристрастий советского инженера образца 1985. И лишь немного расширенный за счет более поздних, но эстетически родственных явлений.
Понятно, что эти цитаты в системе построений Пастухова служат сигнальной системой, устанавливающей связь с той аудиторией, которая угадывает эти цитаты, опознает их как близкие себе, что облегчает сокращение дистанции между слушателем-зрителем из России и спикером – давним эмигрантом, давно и вполне благополучно обосновавшимся в Европе. Но какими бы ни были цели автора, заинтересованного в увеличении степени понимания, цитатный ряд как и ряд имен, приводимых в качестве эталона, это важная характеристика, раскрыть влияние которой на политические пристрастия имеет смысл.
Так как это вполне себе либерально-советские культурные символы, то легко констатировать, что идеалы самого спикера базируются на давних симпатиях, не претерпевших существенной ревизии за 35-40 лет. Что, по меньшей мере, говорит о верности своим идеалам спикера и его консерватизме.
Здесь есть, конечно, очень тонкая взаимосвязь, скажем, так пожилые люди, если им выпадает случай танцевать, танцуют в стиле, ставшем модным в их среде во время юности или молодости. И повторяя эти па, спустя целую жизнь, они просто сигнализируют, что какая-то их часть не изменилась и осталась там, в прошлом.
Но если говорить непосредственно о политических предпочтениях, то здесь легко угадывается консерватизм, консерватизм в виде пристрастий советского либерального интеллигента, определенная совокупность взглядов, опознаваемых как правых и право-либеральных.
Если говорить об Арестовиче, который повторил и лишь расширил звездный ряд Пастухова, то он почти через запятую произнес инвективу в адрес европейских левых, в том числе Греты Тунберг, за какое-то критическое суждение в адрес украинской власти. И обобщил это мифологической формулой: мол, левые всегда выдумывают свой пролетариат, в верности которому клянутся. Я не буду здесь демифологизировать этот миф о виртуальном пролетариате, просто замечу, что ту же Украину поддерживают по преимуществу именно левые по обе стороны океана, а вот правые, будь это республиканцы из партии Трампа или новое правительство в Италии, сразу объявляют о необходимости ограничить эту поддержку, но это просто другая тема.
Кстати, Пастухов точно так же, хотя и чуть более завуалировано воюет с левыми. Так он постоянно и с разных сторон пытается привязать Путина именно к левым силам. Уверяя, что Путин – это агония советской империи, что в определенном смысле справедливо, что путинский реваншизм – это национал-большевизм, что куда более спорно, и что Путин – это куда более лево-революционное движение, что вряд правильно хотя бы в какой-то степени. Потому что Путин при разнообразной риторике, где популизм, действительно, может использовать разные нотки для ретуширования своей позиции, которая по сути, конечно, позиция крупного капитала, по крайней мере, до войны поддерживавший Путина почти абсолютно. Поддерживает и сейчас, но больше из-за страха репрессий и существенной вероятности, что суд над путинским режимом может обрушиться и на их головы за многолетнюю поддержку Путина и его крайне правого поворота.
Однако наиболее отчетливо правые консервативные позиции Пастухова проявляются в его отрицании благотворности в будущем идеи люстрации. Формально его доводы о сложности этой процедуры и ее несовершенстве и во многом условности (в том числе при применении к нацистской Германии после поражения ее в войне) в той или иной степени справедливы. Но в случае Пастухова это еще и защита того слоя, которому он наиболее близок. Ведь любой разговор о люстрации почти всегда начинается с сетований по поводу того, что люстрации не были подвергнуты советские чиновники, партийная верхушка и вообще 15-миллионная армия членов КПСС. А это именно та среда, к которой постоянно Пастухов апеллирует, и которая сегодня является его референтной группой, и которую, несмотря на их еще советский конформизм, Пастухов хотел бы вывести из-под удара.
Впрочем, как и постсоветскую элиту, во многом наследующую советской и обогащенной преимуществами кулуарной приватизации.
Это не является тенью, бросаемой на весь еженедельный анализ Пастухова текущей политической ситуации. В этом анализе, без сомнения, есть самоценные элементы, а тень от латентной правой позиции, которую и подчёркивают его эстетические пристрастия, эта тень как бы от изгороди, штакетника. Такая чересполосица света и тени, которая и представляется ключом, открывающим многие двери, в том числе эту.