Конец русской литературы?

Час пик

Hа фоне общего развала Российского государства не привлекает особого внимания факт постепенного исчезновения русской литературы — как задушевного собеседника, гордости и оправдания жизни многих, посредника между образованным русским человеком и обществом. Еще раньше умерла вера в русскую литературу как в мистическое зеркало, как в инструмент пророчества, вера в ее мессианское значение и возможность не только предугадывать, но и изменять будущее.
Но, кажется, никого, кроме самих российских литераторов, это уже не волнует.
Пророчат скорую гибель русской литературе главные редакторы еще вчера популярных «толстых» журналов и газет, взывают о помощи к читателю и правительству, клянут на чем свет стоит рынок, заставляющий их покупать бумагу по коммерческим ценам. И такая тоска в голосе, такая безнадежность во внешне энергичной интонации, такая обреченность в коротких, как собачий лай, и длинных, словно волчий вой, отчаянных строках.
Вот длинные цитаты из заявления русского ПЕН-центра, опубликованного в «Литературной газете» № 9:
«Литературная жизнь всегда шла в издательствах и «толстых» журналах, имеющих в нашей стране двухсотлетнюю традицию. Именно этим формам литературы грозит сейчас беда. Сильнейшим ударом по национальной культуре станет прекращение выпуска уже в ближайшие месяцы большинства «толстых» журналов».
«К концу года окончательно развалится… большинство солидных издательств. …В их планах… нет места для изданий русской классики… основательно подготовленных собраний сочинений, первых книг молодых писателей, современной поэзии, литературных биографий, литературной критики, книг научно-просветительского жанра…»
«Каков бы ни был итог осуществляемых правительством экономических реформ, даже если предположить их полный успех, это не возместит ту цену, которая будет’ заплачена за новое губительное разрушение отечественной культуры и ее традиций».
Под этим заявлением русского ПЕН-центра стоят подписи, кажется, всех современных знаменитостей советской литературы — от таких «героев 60-х», как А. Вознесенский, Е. Евтушенко, А. Битов, Б. Ахмадулина, до «новых звезд 80-х» В. Ерофеева, Е. Попова, Дм. Пригова и В. Пьецуха. То есть это заявление — голос современной либеральной литературы, и у нас есть вес основания к нему прислушаться. И понять, что, собственно, произошло? Что так пугает российских писателей? Как это русская литература дошла до того, чтобы просить правительство, в оппозиции к которому она традиционно находилась несколько веков, о помощи?
А ведь буквально два года назад тиражи «толстых» литературных журналов достигали, а иногда и переваливали за миллион. Наперегонки, спеша обставить друг друга, журналы перепечатывали на своих страницах запрещенные ранее и опубликованные в западных и эмигрантских издательствах романы, стихи и философские трактаты, отвергнутые этими же журналами 20, 30, 50 лет назад; и благодарный читатель расхватывал свежие номера этих журналов в киосках «Союзпечати», как горячие пирожки из корзины разносчика. Либеральные журналы боролись с «правыми», побивая их именно тиражами и вниманием читателей. Читатель был главным арбитром этой борьбы: своим карманом он обеспечил победу «либералов» и загнал в подполье реакционеров, которые еще вчера пользовались безусловной поддержкой партийного государства. Свободная подписка и зачатки рынка оказались на руку именно тем, кто делал ставку на «запретный плод», кто своими публикациями помогал разрушать унитарную советскую империю и готовил победу демократии. Казалось, экономика и будущее на стороне либеральной литературы.
Но вот рынок, ускоренный подавлением «августовского путча», властно стал заявлять о себе, и русская литература забила тревогу. Что произошло? Рассмотрим динамику изменения тиража и цен такого вполне показательного столичного журнала, как «Октябрь». 1988 год: тираж — 250 тыс. экз., цена — 90 копеек. 1989 год: тираж — 385 тыс. экз., цена — 90 копеек. 1990 год: тираж — 335 тыс. экз., цена — 90 копеек. 1991 год: тираж — 242 тыс. экз., цена — 1 рубль 90 копеек. 1992 год: тираж — 155,5 тыс. экз., цена — 14 рублей 31 копейка. Если вспомнить, что до самого последнего времени «толстые» журналы находились на государственных дотациях, покупая бумагу и платя за полиграфическое исполнение не по коммерческому курсу, а в соответствии с госзаказом, то становится понятен ужас, охвативший литературу. Двадцатикратный рост цены при получаемых дотациях, не покрывающих, однако, издательских расходов, — это почти приговор. Ожидаемая цена «Октября» (и, очевидно, других журналов} в следующем году — около 20 рублей — почти наверняка снизит тиражи на порядок и обязательно приведет к банкротству большинство литературных журналов.
Я, однако, полагаю, что дело отнюдь не в экономике и что «журнальная эпоха» русской литературы кончилась 21 августа 1991 года с подавлением путча и победой демократии. «Двухсотлетняя история» русской литературы — это история противостояния общества и правительства, самодержавно-авторитарного государства и оппозиционной ему культуры. Образованного общества, увлеченного «народническими» и демократическими ценностями, и имперско-тоталитарной идеи. В этом противостоянии были пафос и смысл «либерального периода» русской литературы, который кончился ввиду снятого жизнью противоречия. И «экономические трудности» есть лишь следствие меняющегося на глазах смысла русской литературы.
Совершим краткий экскурс в историю русской журнальной литературы. Первые частные российские журналы появляются в середине XVIII века, когда правительство Елизаветы, «дщери Петровой», в качестве одного из прав дворянства допускает их создание. (Их рукописные предшественники — «вестовые письма» XVII века и печатные петровские «Ведомости», «Ежемесячные сочинения к пользе и увеселению служащие» Ломоносова и «Трудолюбивая пчела» Сумарокова.) Тогда и появляются первые сатирические журналы Н. Новикова и И. Крылова.
Первые частные журналы сразу привлекают к себе внимание, прежде всего, острой литературно-общественной полемикой с правительством. Они были насквозь пропитаны «французским просветительским духом»; журнал Ф. Эмина «Адская почта» выступал «против своеволия господ» и «порабощенности страстями» самой Екатерины. Новиков, издатель журналов «Трутень» и «Живописец», одним из первых поставил вопрос о положении «крепостного крестьянства» в России.
Предшественниками откровенно оппозиционных декабристских журналов и альманахов (наиболее известный из них — «Полярная звезда», издававшийся А. Бестужевым и К. Рылеевым) стали журналы «Почта духов» Крылова, «Российский магазин» Туманского и родоначальник русских «толстых» журналов «Московский вестник» Карамзина.
В XIX веке журналы открывались и закрывались очень быстро. «Московский телеграф» Н. Полевого, «Телескоп» Н. Надеждина, который был отправлен в ссылку в 1836 году за публикацию в своем журнале знаменитого «Философического письма» Петра Чаадаева,
Наиболее популярными «толстыми» журналами становятся журналы именно оппозиционного политического направления: «Московский наблюдатель» и «Отечественные записки» А. Краевского, в которых активно участвует «неистовый Виссарион» Белинский, «Современник» Н. Некрасова и И. Панаева…
Русская литература XIX века находилась на пересечении двух сфер. С одной стороны, любое произведение принадлежало литературе как таковой, было произведением искусства. С другой, помещенное в политически-тенденциозное пространство того журнала, который его публиковал, это произведение приобретало дополнительное тенденциозное измерение, чаще всею — оппозиционной направленности. Приобретало политическое звучание. Мало кто в России прошлого века был в состоянии «просто читать» и относиться к произведениям литературы как к искусству. Романы Тургенева и Достоевского, литературные статьи Белинского, Писарева и Добролюбова становились козырями в политической борьбе.
Надо ли говорить, что правительство не финансировало эти журналы. Были цензурные рогатки (не сравнимые, конечно, с советскими), но не было и дотаций. Как бы ни симпатизировало правительство одним журналам (скажем, консервативному «Русскому вестнику» М. Каткова, где публиковались романы тех же Тургенева, Достоевского, Толстого) и недолюбливало другие — об экономическом’ протекционизме не было и речи. Были приватные пожертвования, меценаты, крупные правительственные типографии для одних и мелкие частные — для других. Но настроение общества и читающей публики являлось таким, что наивысшие тиражи были у журналов, оппозиционных правительству.
Первые литературные журналы, издаваемые на государственный счет, появляются уже после революции. Их издателями становятся Пролеткульты, Наркомпрос (Народный комиссариат просвещения), местные Советы рабочих и крестьянских депутатов, за которыми, конечно, стояло государство. Не желая повторять ошибок царского правительства, Советское государство берет управление литературой в свои руки. Оно закупает литературу на корню. Закрывает старые журналы и открывает новые, свои: «Красную новь» (основанную при участии Ленина) в 1921 году, «Октябрь», «Звезду» в 1924 году, «Новый мир» в 1925-м и т. д. История тих журналов — история советской литературы. Скрытый либерализм, вызванный генетической принадлежностью к демократическому пафосу русской литературы XIX века, и откровенное прославление и поддержка жестокого советского режима. «Советский писатель — помощник партии, выразитель ее взглядов».
Вот как пишет об этом один из подписавших заявление русского ПЕН-центра Евгений Попов:
«Персона ПИСАТЕЛЯ в прежнем смысле этого слова скомпрометирована почти безнадежно…
После кровавого бардака 1917 года, нацистских печей, ГУЛАГа, Хиросимы, Чернобыля, строительства коммунизма, откровений перестройки глупо полагать, что благодарный НАРОД будет по-прежнему благоговейно внимать гуманистическому пению вчерашнего помощника партии. …Помощника, каковым, согласно уставу СП СССР (Союза писателей СССР.— М. Б.), является любой член СП. Хорошим помощникам хорошо платят. Им дают непыльные должности, премии, просторные квартиры, красивые дачи…
Каждый САМ ПРИШЕЛ в Союз писателей, чтобы покушать кашки с маслицем, которую А. М. Горький сварил в 1934 году из гуманитарной помощи, оказанной ему товарищем дьявола Сталиным» («Литературная газета», № 10).
Да, перестройка Горбачева опять дала возможность российским литераторам вспомнить о своей демократической направленности. Словно не понимая, что конец тоталитарного государства означает одновременно и конец государственной литературы, и конец «либерального периода» русской литературы, многие советские писатели стали в ряды тех, кто раскачивал советский режим и готовил победу демократии. Популярность либеральной литературы достигает максимума, вся Россия превращается в один огромный читальный зал Публичной библиотеки.
Но вот наступает 21 августа, подавление путча, развал империи, приход к власти демократов, осуществление вековечной мечты русской литературы о свободе народа — и освобожденный народ сначала незаметно, а затем все более и более явно «перестает читать». Нет, он пока еще читает газеты, политические статьи, разоблачительные очерки, но «настоящей литературе» все более предпочитает литературу массовую, читаемую для развлечения: Дюма, Анжелика, Тарзан, «похождения космической проститутки» и прочее чтиво.
Демократия идет под ручку с рынком: подскакивают цены на журналы и книги, резко падают тиражи и подписка. Российская литература бьет тревогу и обращается за помощью к правительству.
Но разве экономика виновата в том, что российская литература (вспомним, почти всегда с тенденциозной направленностью) выполнила свою «двухсотлетнюю» задачу? Демократия победила — зачем нужна политизированная литература? То, что в литературном произведении нужно было читать между строк, теперь открыто говорят бойкие публицисты. «Мы помогли вам свергнуть правых, Горбачева, гэкачепистов, а вы? Где благодарность?» — слышит упрек демократическое правительство и разводит руками. Что оно может? Заплатить по счету? Правительство вздыхает и платит. Президент Ельцин подписывает указ «о помощи российской литературе». Скорее не столько из благодарности, сколько из опасения, что вчерашние сторонники станут завтра непримиримыми критиками. Задерживая неминуемую агонию. Понимая, что демократическое государство не в состоянии оплачивать существование огромного отряда бывших «помощников партии», а ныне перестроившихся либералов.
Это помощникам партии платят звонкой монетой за ложь и соучастие; плата за правду не предусмотрена в прейскуранте демократического меню: правда — есть норма, а литература — есть искусство, в нормальных условиях имеющее дело с правдой другого рода — художественной. Но за последнюю платит уж точно не государство, а читатель. Если, конечно, пожелает.
«Писатель пописывает, читатель почитывает», — саркастически заметил когда-то Салтыков-Щедрин, которому в голову не приходило просить правительство о дотациях и «разумном протекционизме».
«Слаб человек, а великая литература существовала всегда»,— пишет Е. Попов в своей уже цитировавшейся заметке «Успокойтесь, господа!».
Да, русская либеральная литература выполнила свою задачу. Победа демократии означает смерть государственной литературы. Да, мы, по всей видимости, являемся свидетелями конца, «журнального периода» отечественной словесности, и этот анахронизм — сотни «толстых» литературно-художественных журналов с миллионными тиражами — на наших глазах отойдет в прошлое.

1992