Те, кто говорят о сумасшествии попавшего под санкции Александра Дугина — ошибаются. Я его знал, несколько раз подробно беседовал, а познакомил нас Сережа Курехин, бывший в тот момент под таким влиянием Дугина, что в другой сфере это идентифицировалось бы как пылкая влюбленность. Было это 20 лет назад, так вот уже тогда Дугин совмещал два противоречивых качества: точно такой же (если не больший, измерить трудно) градус восторженного мракобесия и хорошую философскую эрудицию, особенно в европейских теориях национализма. Последнее и было причиной спазматической увлеченности создателя «Популярной механики» (до знакомства с Дугиным полагавшим, что умное — это то, что ему известно). Первое же было вопиющим и никогда не скрываемым, так что Дугин — кто угодно, только не сумасшедший и не шарлатан. А вполне убежденный и последовательный сторонник теории утопического русского национализма, более, правда, похожего на сказания о граде Китеже, чем даже восхищенное воспевание реального народа.
Изменился за эти годы не Дугин, а Россия: то, что напоминало легкое воспаление мизинца правой ноги из-за тесного ботинка и сбившегося носка, стало гангреной большей части тела. Из-за чего экзотическое, утопическое и малозначимое стало мейнстримом, что само по себе и не ново. Новое — нечувствительность тела к болезни: его пугают ампутацией головы и будущим чучела в историческом музее, а ему не страшно, потому что омертвением затронуты те нервные окончания, что и должны сообщать об опасности. Но Дугин и его взошедшая над кремлевским небом звезда, конечно, не причина и не следствие — это просто яркий симптом, типа дыхания Чейн-Стокса или маски Гиппократа. Но где зеркало, в котором больной может себя увидеть?
