Между собакой и волком
Пару дней назад испытал странное, тревожное, но и поучительное раздражение, посмотрев интервью Льва Гудкова Ксении Лариной и Виталию Дымарскому в передаче «Россия, которую выбирает большинство» на «Эхе Москвы». Казалось бы, почтенные ведущие либеральной радиостанции разговаривают с известным социологом, идеологически не так от них и далеким; однако я видел людей, говорящих примерно об одном и том же, но на двух совершенно разных языках, которые очень обобщенно мог охарактеризовать, как язык рациональности (Гудков) и язык эмоциональности (Ларина и Дымарский). Можно ли сказать об этом проще? Тот, кто, как и я, испытывал несносное раздражение каждый раз, когда слово переходило к Лариной и Дымарскому, и шептал про себя, сжимая зубы: помолчи, дура, дай послушать вменяемого человека, сказал бы, возможно, резче: это был разговор волка и собаки; и, пожалуйста, без обид, я ищу метафоры, стремясь к точности и отчетливо понимая, что точность на языке метафор недостижима.
Казалось бы, нас мало, мы не любим Путина, Крымнаш, Киселева и Соловьева, но, увы нам, наше единство иллюзорно. Мы говорим на разных языках, ненавидя одно и то же, но ценя, без сомнения, разные вещи. Язык рациональности, на котором говорит Гудков, я готов, кажется, слушать и слышать, потому что он помогает мне думать; язык эмоциональности, который в большинстве своем представляет собой разрушенную, несостоявшуюся, несостоятельную рациональность, я воспринимаю как пытку. Даже если он мне идеологически близок. Набоков, которого я услышал так давно, что слушать больше уже не могу, сказал бы здесь о пошлости. И действительно, граница, разделяющая способы говорения Гудкова и Лариной-Дымарского, казалось бы, неуловимо тонка, пунктирна, я бы сказал — нежна, но это граница между языками, которые способны понять друг друга, но только в том промежутке (в тыняновском смысле), в котором опять оказалась Россия, стоящая уже по пояс в тоталитарной грамматике. Но убери этот промежуток, и между языками рациональности и эмоциональности наступит то естественное непонимание, которое им свойственно, как волку и собаке.