Мгновение до убийства Путина
Конечно, это кино сняли англичане. И, конечно, оно примерно в такой же степени о России, как «1984» не о Британии, а о вонючем и ужасном СССР.
Формально, в Munich: The Edge of War (Мюнхен. На пороге войны) режиссера Кристиана Швохова (режиссера сериала Корона, метко родившегося в ГДР,) речь идет ситуации накануне подписания Мюнхенского соглашения Чемберленом и Даладье с Гитлером и Муссолини. Но то ощущение сфокусированной беспомощности и бессильного отчаянья тех, кто видит и понимает, к чему ведет попустительство сумасшедшему во главе вчера слабой и раздавленной страны-изгоя, а сегодня наглой и упивающейся своей силой европейской страны, это, конечно, о Путине, его угрозах раздуть мировой пожар, давно и вольно гулящий по крови злого шута на троне.
Кстати, Гитлер постоянно называется именно сумасшедшим, злым шутом, он есть выпадение из нормы, нормальная ненормальность. И в фильме полно сцен, демонстрирующих ситуацию поддержки его теми, кого сегодня именуют электоратом. Вот, в еще как бы мирном 1932 в очередной мюнхенской пивной, два бывших однокурсника Оксфорда спорят о будущем, и один из них, немец, обращается к веселой компании молодых людей за соседним столом: вы за кого будете голосовать и почему? И ответ ложится как две копейки в прорезь советского телефона-автомата: за фюрера, конечно, он же вернул возможность гордиться своей страной.
Понятно, с высоты сегодняшнего момента не нужно никакой особой зоркости, дабы увидеть, как Россия в 2022 повторяет многие черты Германии 1938. И как естественная близорукость и самоуверенность европейских политиков позволили вырастить в пробирке гомункула-убийцу. Который был бы никем без этой готовности покупать русские нефть и газ теми самыми странами, которым сегодня надувшийся от чужой крови клоп грозит пальцем возмездия и смерти. Этого нет в фильме, но мы прекрасно помним, что американские – в том числе – деньги рекой текли в Германию, и последние миллионы долларов были посланы даже тогда, когда немцы уже входили в Париж. То есть сами выкормили свою смерть, дабы потом недоумевать, откуда эта беда взялась на нашу голову?
Конечно, есть и разница – уровень охраны Гитлера, вокруг которого один или два беспечных охранника, и никто не проверяет входящих в помещение, где сидит фюрер, — это, наверное, смешно для тех, кто осуществляет сегодня безопасность Путина. Кто сбивает мух-дрозофил и комаров на дальних подступах к Москве или Сочи, или любой другой точке нахождения русского фюрера на своей территории. Поэтому дополнительная сюжетная линия про молодого немца переводчика, сначала доставшего протокол тайного заседания, на котором Гитлер без обиняков объясняет, почему он планирует захватить всю Европу, а не только чешские Судеты, как надеется Чемберлен (но и этот протокол не впечатлит английского премьера). А потом решающего убить Гитлера, благо у него есть доступ к телу.
И вот эти несколько мгновений, пока герой потной ладошкой сжимает пистолет за папкой, прижатой к груди, и примеривается к тому, чтобы выстрелить, есть как бы момент истины. Мы ведь прекрасно знаем, что никто в Гитлера в день подписания Мюнхенского соглашения не стрелял, что Гитлер не погиб от руки отчаянного смельчака, что дальше все будет так, как будет. Но удивительным делом ужасно хочется, чтобы герой преодолел страх и ужасную тяжесть истории, и прервал то, что прервать, увы, не удалось, да и никогда почти не удается. История непобедима, но нам показывают мгновение, в котором еще ничего не решено и все вроде как возможно. Не зрелость, но детство.
Смешно надеяться, что такой герой есть в окружении Путина, отправляющего всех, с ним встречающихся на двухнедельный карантин, ездящего по миру со своей чашкой, своей ложкой, своим сортиром, чтобы драгоценное говно не попало в руки европейских специалистов, способных определить его здоровье и его венценосные болезни. А про повара и вообще еду, от преломления хлеба-соли до стакана воды, и говорить нечего. То есть шансов на выход кого-либо на дуэльную дистанцию с русским злым шутом на троне ничтожно мало, да и вообще их, кажется, нет.
Но это не отменяет вот эту загипнотизированность мгновением, способном изменить историю. Ведь мы не знаем, что будет не только через год, но и завтра. И понимаем, что остановить Путина посложнее, чем Гитлера. Но фильм как раз об этом: о случае, о волшебном ощущении возможности изменить то, что предрешено. Об этом набухании в капле, в промежутке между двумя дверями, между окнами, между сейчас и потом, которая словно весенняя почка, что набухает беременностью от неизвестности, ложной неизвестности, но все равно неизвестности.
И это бессилие и беспомощность маленького человека (то есть нас с вами) в прицеле истории. Перед злой волей и ужасной перспективой, где ни ум, ни знание — не оружие, увы. Где нет защиты от катка. И сумасшедшего с бритвою в руке. Это, конечно, о нас.