Выбрать страницу

Не что, а как и почем

Понятно, что российская агрессия в Украине и усиление репрессий внутри России, в частности закрытие ряда СМИ с репутацией оппозиционных, «Эхо Москвы», «Дождь», «Новая газета», создали повышенный спрос на точную, правдивую информацию о происходящем. То есть ответ на вопрос: что? Что именно происходит на украинском фронте, каковы подробности санкционной политики Запада, фактически объявившего России за нарушение правил цивилизованного поведения экономическую и финансовую блокаду. Резко вырос интерес к политическим прогнозам, к конструированию планов будущего, в том числе ближайшего, к прогнозам экономическим с наиболее частым вопросом, когда же санкции задушат агрессора-Россию и приведут к отставке Путина. Не менее популярным является запрос на сведения, раскрывающие то, что происходит в его ближайшем окружении, спецслужбах и военном руководстве, когда там решатся на бунт и смену власти, а это тоже информация.

Однако при внимательном рассмотрении наиболее востребованных форм и источников информации легко определить, что не менее важным вопросом остается вопрос: как? Как подавать информацию, чтобы она стала популярна именно сейчас, потому что те формы создания информационного контента, которые конкурируют сегодня за внимание потребителя, резко дифференцируются по уровню внимания потенциальной аудитории. И виды этой информации легко опознаются не только по способу подачи, но и по разнице популярности, потому что и социальные сети, имеющие весьма скудные возможности по монетизации популярности, и YouTube, наиболее продвинутый в плане монетизации, в виде факультативной информации сообщает о числе лайков или просмотров, что позволяет выстроить рейтинг старых и новых СМИ. И понять, на какую аудиторию они ориентируются, как они сегодня конкурируют и зарабатывают и на что могут надеяться в будущем.

Но есть и другие способы размежевания. Никто не отменял жанровое деление на журналистику и публицистику, а саму информацию на факт и комментарий, что для традиционных СМИ является практически законом, не позволяющим смешивать разные формы и жанры информирования.

Хотя в российских СМИ, считавшихся оппозиционными, еще до их фактического запрета путем навешивания на них ярлыка «иностранного агента», эти жанры не всегда различались. И по понятной причине. Новости, на самом деле самый востребованный и дорогостоящий вид информации, во многом симулировался на том же «Дожде» или RTVI и на другом быстро обретшем популярность зарубежном СМИ «Настоящее время». Формально выпуск новостей присутствовал в сетке вещания, ведущий все также сидел в студии и дирижировал действием, но вместо корреспондента, включаемого в обзор новостей с места событий, по большей части в кадре появлялся журналист, обозревавший событие по уже появившимся отзывам в других и вполне хрестоматийных западных СМИ. И вещал подчас из дома, на фоне книжных полок или другого интерьера. То есть представлял не столько факт, сколько комментарий на факт или реакцию на него других журналистов и экспертов. Таким образом выпуск новостей – последовательность фактов – превращался в набор комментариев, мимикрирующих под факт для создания иллюзии разделения факта и комментария.

Понятно, что это происходило/происходит, прежде всего, из-за дороговизны этой формы информации: иметь корпус журналистов, которых нужно посылать в разные точки земли, где происходит что-то важное и сенсационное, не может себе позволить интернетное СМИ. А все выше названные СМИ являются именно интернетными, вне зависимости от того, имеют ли они вещание исключительно в интернете, как у «Дождя» после отключения его от кабельного вещания, или могут вещать в рамках выделенных ими телеканалов как «Настоящее время» или RTVI (или радиочастот как то же «Эхо Москвы» до его блокировки).

И эта во многом вынужденная подмена принципиального разделения на факт и комментарийразными видами комментариев, которые частично мимикрировали под факт, а частично оставались в рамках традиционного комментария, есть важное свойство интернетных СМИ. С этим мы, собственного говоря, и имеем дело сегодня, если говорим о российских источниках информации, которым можно доверять во время войны.

Но этим обстоятельством, то есть практически исчезновением самой субстанции очищенного от комментария факта в том потоке информации, который доступен нам сегодня, не исчерпывается своеобразие момента.

Не менее важным обстоятельством является и время появления нового СМИ и его отношение к гласной сегодня или негласной (до начала войны в Украине) российской цензуре. То есть, если посмотреть на наиболее популярные сегодня информационные ресурсы, то нетрудно заметить, что ряд из них появился за несколько лет до исчезновения из легального российского поля «Эха Москвы» и «Дождя», почти запрета на функционирование портала «Медузы», «Важных историй» и других более мелких и региональных СМИ. И были инициированы именно недовольством уровнем информации в этих СМИ и отчетливо существовавшей в них системой цензурных запретов. Прежде всего, внутренних.

То же «Эхо Москвы» в рамках политики мимикрии к требованиям российской цензуры пыталось смягчить и заретушировать свою оппозиционность, объединяя в сетке вещания интервью как оппозиционных экспертов, так и вполне провластных. Что вполне работало, так как вписывалось в общую генеральную линию российских властей по размыванию доверия к любой информации. И как следствие дискредитации реальности, якобы полностью подавляемой мнением. И это до определенного времени представало вполне адекватной заменой будущего запрета на любую информацию, отклоняющуюся от линии разрешенного и канонического, как это произошло после начала войны в Украине.

Но и за несколько лет до начала войны понимание, что «Эхо Москвы», «Медуза», «Новая» и «Дождь» лавируют между струй и далеко не всегда предоставляют требуемую информацию, привело к возникновению ряда информационных интернет-ресурсов. Если говорить не только о политическом контенте, то наиболее популярными стал канал Юрия Дудя «вДудь», помимо интервью со знаменитыми и культовыми фигурами, создавшего ряд востребованных видеофильмов о советской истории. И различные информационные каналы Навального, предлагавшего публике расследовательские проекты, чья популярность и радикальность росла по мере нарастания уровня репрессий со стороны путинского режима, в том числе по отношению к самому Навальному.

В качестве исторической параллели можно заметить, что как в XIX веке русская литература на фоне запрета на легальную политику, приняла на себя ранее несвойственные литературе общественные функции, так и проекты Навального, по большей части представлявшие журналистские расследования, в условиях ограничения политической деятельности приобрели, прежде всего, политических характер.

Отдельной краской представал канал Л. Парфенова «Парфенон», который в результате мутаций и попыток давать обзор субъективных новостей культуры и кулинарии, превратился в форму публикаций выпусков «Намедни» за разные годы и других тематических видеофильмов, типа «Русских грузин». Это, казалось бы, боковое ответвление оппозиционной журналистики показывает, насколько прихотливо может быть воздействие репрессивной или просто запретительной политики путинского режима и его информационной стратегии.

Но куда более магистральным и доминирующим стало появление вполне публицистических каналов, которые, наподобие появившихся еще раньше украинских ютуб-каналов, превратились в форму периодического выпуска интервью с экспертами на наиболее актуальные темы политики и экономики, которые по причине внутренней цензуры на либеральных каналах не появлялись или появлялись в урезанном виде, или просто слишком редко.

То есть к тому моменту, когда либеральные оппозиционные ресурсы были закрыты после начала войны в Украине, и их сотрудники были вынуждены эмигрировать и открывать свои собственные ютуб-каналы, как это сделали такие журналисты «Дождя» как Т. Дзядко и Е. Котрикадзе, М. Фишман и А. Монгайт, уже существовали информационные ресурсы российских политэмигрантов предыдущей волны. Среди наиболее заметных: ютуб-каналы Фейгин live, Newsader, канал Майкла Наки и другие. После приостановки «Новой газеты» в эмиграции был запущен проект «Новая газета. Европа». В отличие от журналистов «Дождя» и «Эха», которые сегодня предпринимают попытки инвестировать свою известность в фундамент собственных ютуб-каналов, предыдущая волна эмигрантов, ведущая свой отсчет от аннексии Крыма и частично Донбасса в 2014,  начала работать на этом поле за несколько лет до них и теперь вынуждена конкурировать за внимание примерно одной и той же аудитории.

Здесь же имеет смысл упомянуть о непосредственно расследовательских проектах, потому что именно они стали поставлять новым и старым ютуб-каналам наиболее актуальную политическую и военную информацию по войне в Украине и ситуации в Кремле, и вообще в России, а это ConflictIntelligent Team Руслана Левиева, Bellingcat Элиота Хиггинса и Христо Грозева, The Insider Романа Доброхотова, Agentura.ru Андрея Солдатова, а также «Проект» Романа Баданина и «Досье», финансируемое Ходорковским.

Если говорить о политических или новостных ютуб-каналах, открытых после начала войны в Украине, то можно отметить разницу стратегий бывших работников «Дождя» и «Эха Москвы». Если первые из числа ведущих открывали ютуб-каналы в рамках продолжения своих проектов в России, то сотрудники «Эха Москвы», в основном, становились интервьюерами на других интернет-ресурсах, а это, помимо перечисленных, новостной канал «Популярная политика» команды Навального (с продолжением функционирования Навальный live), Ходорковский  live, попытавшийся собрать воедино остатки разрушенных цензурой информационных ресурсов Ходорковского, и другие.

Среди многочисленных экспертов «Эха Москвы», кажется, только С. Алексашенко развивает свой ютуб-канал, запущенный им за несколько лет до агрессии России в Украине и на фоне войны и закрытия «Эха» расширивший свой ассортимент, не только дублируя свои передачи на «Живом гвозде» (как раньше на «Эхе») или публикуя собственные информационные выпуски, но и дополняя их рядом интервью с другими экспертами, выступая здесь уже как ведущий.

Здесь стоит отметить важную концептуальную подробность: ведущие тех или иных каналов легко становились экспертами, давая интервью для других интернет-ресурсов, то есть роли ведущего и эксперта легко поддаются рокировке, что редко случается при устоявшейся информационной политике.

Но как можно дифференцировать ту массу новых и старых ютуб-каналов, которые в определенной степени — самиздат нового времени и сегодня не только проставляют экспертную информацию, но и конкурируют друг с другом? Если временно исключить из сравнения те информационные продукты, которые как бы продолжают их предыдущую деятельность на «Дожде», как это делают ряд ведущих этого канала, то доминирующим способом подачи информации является жанр интервью. Чаще всего между ведущим/владельцем канала, задающим вопросы тому или иному эксперту, иногда это беседа сразу нескольких экспертов, собираемых в одно время. А периодически просто — авторский материал, когда владелец и ведущий канала сам превращается в эксперта и знакомит аудиторию с собственной версией комментария на то или иное событие.

Формальных отличий не так и много: почти всегда вначале появляется ведущий с кратким пересказом содержания выпуска и представлением эксперта, потом на экране появляются два окна или больше, если в фокусе не интервью, а беседа. Во время интервью у многих присутствует бегущая строка новостей, имитирующая выпуск новостей на кабельных и традиционных телеканалах. Доминирующей формой канала «Популярная политика» (команда Навального) стало интервью от двух ведущих, которые берут как бы в клещи эксперта, задавая ему вопросы с двух сторон, хотя эти стороны по большей части являются лишь формально разделенными: никакой существенной разницы между ведущими нет, они просто имитируют некое разнообразие и своеобразие.

Ходорковский live, абсорбировавший большое число бывших журналистов, в основном, «Эха Москвы», пытается разнообразить свои выпуски, разделяя их на рубрики, которые отличаются только названиями «Воздух», «Вдох/выдох», «Труба» и общим голубым фоном какого-то странного банного оттенка, на котором появляется экран с журналистом-ведущим и приглашенным экспертом. Сами эксперты разделяются на наиболее востребованных, они мигрируют с одного ютуб-канала на другой, и фирменных экспертов определенного канала, которые появляются только в одном или двух интернет-сми.

Если попытаться дифференцировать те ютуб-каналы, которые ведут бывшие сотрудники «Дождя», инвестируя свою довоенную популярность в интерес своей аудитории  к новой форме вещания, и те ютуб-каналаы, которые появились на несколько лет раньше или вместе с ними, то здесь есть не артикулируемая, но подразумевая разница в способе подачи. Условно говоря, это апелляция к той форме, которая подразумевает разделение на профессиональную журналистику и любительскую публицистику. Однако если попытаться сформулировать суть оппозиции между ними, то нетрудно обнаружить, что речь идет о всего нескольких параметрах.

Первый можно обозначить как факультативный информационнй фон, который подразумевают создатели интернет-контента для наиболее выигрышного для себя сравнения. Скажем, журналисты «Дождя» и «Эха Москвы» (пока эти СМИ еще функционировали) предполагали, что их будут сравнивать с пропагандистским ресурсом центральных российских телеканалов. На фоне которых они представали и куда более профессиональными, и куда менее подверженными цензуры. То есть более соответствующими некой, не всегда внятной категории «правдивой информации». Плюс приглашение той части аудитории, которая смотрит центральные каналы и, попав на канал либеральный, могла бы произвести сравнение в его пользу и стать его зрителем в дальнейшем.

Точно так же журналисты «Новой газеты» предполагали сравнение с такими газетами, как «Московский комсомолец», «Российская газета», «Комсомольская правда», темы и подача материала которых были куда более отчетливо конформистскими и непрофессиональными. Но совершенно другой ракурс отличий появлялся при сравнении «Новой» с «Коммерсантом» или «Ведомостями», которые по некоторым параметрам представали более профессиональными(абсорбировали в своих материалах более точно подобранную информацию, аналитический тон и ценных экспертов), но при этом больше подверженными цензуре.

Точно так же такие зарубежные каналы, как RTVI и «Настоящее время», куда более контрастно выступали по сравнению с либеральными оппозиционными каналами (не говоря о российских центральных телеканалах), представая и более профессиональными и свободными от цензурных ограничений. И, значит, привлекательными для части их аудитории. Но не по сравнению с CNN, TheGuardian или The New York Times, это сравнение не подразумевалось как полезное, так как выявляло бы совсем иной уровень профессионализма и реального разделения между фактом и комментарием. Но конкуренции с западной журналистикой в новых ютуб-каналах и не просматривается, чего нельзя сказать о продукции расследовательских проектов, поставляющих материалы, востребованные профессионалами разных стран.

Точно так же те ютуб-каналы, что возникли за несколько лет до войны в Украине, выигрышно смотрелись не только на фоне российских пропагандистских ресурсов, но и по сравнению с либеральными оппозиционными ресурсами, так как почти не имели цензурных ограничений и не должны были корректировать свои оценки с позицией владельцев или главных редакторов.

Но попробуем выделить более, казалось бы, мелкие детали, которые могут точнее идентифицировать, каким образом проявлялись цензурные ограничения в работе информационных ресурсов. Какие видимые или невидимые запреты существовали в работе либеральных оппозиционных ресурсов. В зависимости от ракурса эти запреты могли казаться несущественными или напротив принципиальными. В какой-то степени  смысл этих запретов проявляет шлейф отношений к Путину как главе государства или режима. То есть уже при этом словоупотреблении намечалась развилка между восприятием Путина как законно выбранного главы государства или как главы авторитарного режима, научившегося манипулировать выборами и другими институтами в свою пользу. Что подразумевало, что никакой Путин не законно избранный президент, а всего лишь удерживающий власть автократ.

Формально в новостных выпусках или в аналитической программе Фишмана на «Дожде», с помощью привлечения разных экспертов ведущим передачи удавалось создавать иллюзию полной информационной картины и обсуждения почти всех без исключения тем. Но на самом деле многие эксперты отсекались на уровне неприглашения, так как от них можно было ожидать таких оценок и такого тона, который ставил бы канал под удар. Именно это использовали журналисты, открывавшие до войны свои ютуб-каналы, так как у них не существовало каких-либо цензурных запретов, они могли говорить не только то, что Путин манипулирует выборами и другими фиктивными институтами в обществе, но и уличать Путина во лжи и преступлениях.

Скажем, после не получившегося покушения на Навального, ведущие ютуб-каналов называли Путина преступником и убийцей, в то время как ведущим и журналистам либеральных оппозиционных каналов приходилось использовать экивоки, более сухой и церемонный словарь, и приглашать в эфир только тех экспертов, предсказуемость которых не выходила бы за границу дозволенного.

Здесь стоит отметить и еще один, казалось бы, факультативный параметр разграничения, а именно использование ненормативной лексики. Скажем, Юрий Дудь принципиально обозначил свой уровень свободы от цензуры тем, что сразу стал использовать ненормативную лексику в рамках интервью (да и практически в названии канала), приглашая этим интервьюируемых к большей свободе. И, одновременно, к более разительному отличию от других подцензурных изданий. Формально, мат —  всего лишь краска. Но эта краска обозначает уровень присваиваемой свободы с помощью экспрессивной лексики, которая тоже служит формой размежевания.

То есть бывшие журналисты на «Дожде» и «Эхе Москвы», а ныне ведущие на своих или чужих ютуб-каналах, принципиально пользуются более усредненной лексикой, выбор которой намекает на искомый уровень профессионализма. И вызывает понимание у соответствующей части аудитории. В то время как владелец ютуб-канала столь же принципиально позволяет себе и своим экспертам расширять лексические рамки за счет более экспрессивной лексики. И это помогает приблизиться к очень важной и структурной составляющей размежевания, так как имеет отношение к проблематике успеха, что почти то же самое (хотя и не всегда) синонимично широте охвата аудитории.

И здесь можно обратить внимание, что ютуб-каналы легко структурируются по уровню эмоциональности и рациональности, что проявляется не только на используемом лексическом ряде. Но и в том, на чем делается акцент: на всем доступным фактам из открытых источников или на предсказаниях и фактах, которые не могут быть проверены, так как они обладают статусом инсайдерской информации.

И здесь стоит заметить, что наиболее быстро возникает рост аудитории при акценте на такую инсайдерскую информацию, которая предполагает возможность сделать вполне определенный прогноз. Так как доминирующей составляющей рассматриваемой интернет-аудитории как в российском, так и в украинском ее сегменте, является оппозиционность по отношению к политике России, то наиболее ценной оказывается прогноз, предвещающий скорую и неминуемую гибель путинского режима и самого Путина, в результате ли его смертельной болезни или бунта со стороны его окружения. А после начала войны в Украине – со стороны военных и спецслужб, имеющих разные мотивы для недовольства. От разочарования слабыми профессиональными кондициями российской армии, не сумевшей захватить всю Украину, как это почти наверняка планировалось Путиным, до нежелания воевать и гибнуть за фиктивные и не вполне ясные цели.

Если посмотреть на тех, кто явно лидирует при привлечении аудитории слушателей и зрителей, то это, конечно, авторы быстрых и катастрофических предсказаний, на которые еще в довоенный период были щедры В. Соловей, А. Пионтковский, М. Фейгин. Они соединяли аналитику (иногда с мистическими обертонами) с шапкозакидательскими предсказаниями гибели путинского режима этой осенью, будущей весной, точно в этом августе. И так из года в год, что, конечно, разочаровывало какую-то часть аудитории, так и не дождавшуюся сбывающихся прогнозов, но, однако, не уменьшало ее, потому что число тех, кому прогноз неминуемой и скорой катастрофы путинского режима был психологически необходим, только росло.

И здесь пора затронуть такой важный аспект, как финансирование деятельности, ибо это тоже фактор роста и конкуренции. Если такие и расследовательские проекты как Conflict Intelligent, Bellingcat, The Insider,  «Проект» и «Досье» могли надеяться на получение грантов от различных организацией (и получают их), то владельцы ютуб-каналов могли надеяться лишь на краудфандинг, частное спонсорство и монетизацию на ютубе. Понятно, что большая часть владельцев ютуб-каналов – это журналисты, потерявшие работу или неудовлетворенные возможностями своей работы в России, и занимающиеся информацией не только ради просвещения или удовлетворения своих амбиций, но и для заработка.

И возможность заработать на политической информации есть, хотя планка здесь довольно-таки высока. В среднем ютуб платит за рекламоемкость контента, который начинается от ставки 0.5 долларов за 1000 просмотров (показатель Cost Per Mille (CPM) до 5-6 долларов. Там есть дополнительные параметры, определяющие когда создатель контента может рассчитывать на сумму больше 1 доллара за 1000, а когда только полдоллара. И после простых расчетов оказывается, что 1 миллион просмотров, на которые щедра аудитория только всего лишь нескольких создателей политического контента, могут рассчитывать немногие. Если не брать в расчет Дудя, который актуальную политическую информацию не продуцирует, или Навального, не имеющего возможность создавать новые ролики, то это всего несколько человек. Фейгин, беседующий с  А. Арестовичем, А. Невзоров после эмиграции, пару раз миллион просмотров был у М. Ходорковского. А один миллион просмотров это примерно 200-500 долларов за выпуск.

Куда больше тех, у кого счет каждого выпуска идет на сотни тысяч, здесь что-то можно заработать, если выдавать по несколько выпусков в день, а это уже конвейер.

Еще больше тех, у кого счет идет на тысячи и десятки тысяч, они работают на перспективу, рассчитывая перейти в следующую лигу, лигу конвейера, но стать миллионером просто так невозможно, для этого должно быть соединение яркого катастрофического прогноза с правильной подачей.

Наиболее рекламоемкая информационная фигура сегодня это А. Арестович. Казалось бы, он разительно отличается от того же Соловья, он не обещает смерти от болезни Путина через пару месяцев, не сообщает, что, по его инсайдерской информации, кремлевские уже пакуют чемоданы и значит счет идет на недели. Напротив, Арестович отказывается давать подобные прогнозы, но транслирует совершенно особый информационный продукт. Очень мягкую и при этом современную и лишенную пафоса и чинопочитания манеру разговора с уверенностью в неминуемость победы Украины над Россией. Он умудряется делиться этой уверенностью на фоне вполне уважительного отношения к противнику, в частности к российским военных, которых, как и самого Путина, не обзывает и не клеймит. Его интерпретация войны как игры помогает уходить от высокого тона, но при этом работает психотерапией для своей обширной аудитории. Между строк и больше цельностью своей личности, сообщая ей то, что позволяло пережить и самые страшные первые недели войны, когда Россия пыталась наступать на всех фронтах, и когда блиц-криг захлебнулся, и сегодня, когда война приобретает все более затяжной характер окопного противостояния на фоне артиллерийских дуэлей.

Но без этой пронизанной светом магической уверенности в неминуемость победы над Путиным и Россией, его беседы с Фейгиным не набирали бы по меньшей мере 1 миллион просмотров.

Почему нам пришлось сделать акцент на Арестовиче и особой ценности катастрофических военных прогнозов? Потому что он с большой отчетливостью показывает особенности востребываемой информации той частью российской и украинской аудитории, к которой сегодня обращаются информационные ресурсы, критикующие Путина и его режим за войну в Украине и ущемление прав внутри России. Наряду, а подчас и в пандан правдивой информации наиболее востребована такая ее версия, которая не столько (или не только) сообщает новое, сколько убеждает потребителя контента в его правоте. И не столько информирует, сколько успокаивает.

Это не специфическая ситуация, предоставление возможности обретения собственной правоты с помощью отбора политической, культурной и исторической информации — магистральная линия взаимодействия СМИ со своей аудиторией в рамках массовой культуры. Война и репрессии просто усиливают те потребности психологического восприятия, которые существуют и в мирное время, не только на сломе эпох. Но слом эпох усиливают наличествующие акценты.

Русская свободная журналистика находится сегодня в начальной фазе построения нового информационного пространства, которое появилось после 2014 года и в которое вливаются те, у кого создание информационного контента в России было прервано цензурными запретами в начале войны, хотя существовали и до нее. Психотерапевтическая востребованность информации носит, конечно, ситуативный характер. И показательно, как массовая популярность катастрофических прогнозов неминуемой победы Украины начинает проявляться в стратегии дистанцировании от этой линии, что свойственно аналитике некоторых экспертов, например, прогнозам Кирилла Рогова, который, напротив, не считает, что Украина в скором времени способна освободить большую часть своей территории и что дни путинского режима так уж сочтены. Так часто бывает, когда для обозначения своей научности и квалификации необходимо дистанцироваться от массовой культуры, в том числе в области информации.

Понятно, что существуют так называемые олигархические СМИ, например, Ходорковский live, который имеет возможность оплачивать работу своих журналистов (но не экспертов, что представляет для экспертов-эмигрантов особую проблему, которая традиционно разрешается совмещением научной и преподавательской деятельности).

Пока история грохочет прямо над головой, можно пробовать разные варианты создания информационного контента, что делают журналисты «Дождя», «Новой», «Эха», по сути дела продолжая то, что делали до войны в России, в новых условиях свободы от цензуры и самофинансирования своей работы. Но рано или поздно многие окажутся перед выбором – либо переходить в состояние конвейера, то есть продуцировать информационные выпуски на злобу дня по несколько раз в сутки и привлекать аудиторию катастрофическими прогнозами и избыточной эмоциональностью подачи материала. Возможно, у кого-то существует расчёт на создание нового эмигрантского/эмигрантских СМИ, способного/способных соединить и дать возможность зарабатывать нескольким десяткам  журналистов, оказавшихся в вынужденной эмиграции. Но это более чем дорогостоящая затея, на фоне того, что продолжается финансирование радио «Свобода», после запрета на деятельность в России, тоже превратившейся в совокупность нескольких ютуб-каналов и информационный сайт. Плюс дорогостоящий проект «Настоящего времени», что уменьшает вероятность появления нового СМИ с существенным финансированием. Разве что имеет шанс возродиться в эмиграции телеканал «Дождь», получивший право на вещание в Латвии и больше других имеющий шанс на получение существенных грантов.

Для всех остальных надежда на возобновление ситуации доперестрочной эмиграции, когда разные западные институции спонсировали выпуск нескольких журналов и издательств, вряд ли может повториться в ближайшее время. Скорее приходит рифма с частными эмигрантскими проектами, такими как журналы «Эхо», «А-Я» или «22», которые возникали как личные проекты и длились, пока интерес еще соединялся с финансовыми возможностями.

Но это была еще литературоцентристская эпоха, создание контента исчерпывалось необходимостью платить авторский гонорар и издательские расходы, сегодня ситуация определяется двумя полюсами – кажущейся легкостью создания информационного контента и совсем иными аспектами профессиональной востребованности. Эта востребованность заключается не во владении приемами и рациональностью анализа, а скорее такой инсценировкой анализа, который позволяет скрывать главную потребность аудитории в скором катастрофическом прогнозе на психотерапевтической воздушной подушке и эмоциональной подаче, вступающей в конфликт с прошлыми параметрами профессиональной журналистской работы.

И эта ситуация будет продолжаться, пока путинский режим действительно не рухнет, и новые обстоятельства не потребуют мобилизации тех производителей информационного контента, которые заслужили за это время репутацию профессиональных и трезвых. Но когда это будет, когда русский язык вновь окажется питательной средой – в прямом и переносном смысле – а не ограничителем культуры, послужившей основой для государственного преступления. Катастрофические прогнозы вряд ли дают правильный ответ.

Персональный сайт Михаила Берга   |  Dr. Berg

© 2005-2024 Михаил Берг. Все права защищены  |   web-дизайн KaisaGrom 2024