О кризисе западничества (либерализма) в России на фоне сексуальных претензий
Казалось бы, оппозиции в российском обществе очевидны: один полюс (власти, условно говоря) – это авторитаризм (тоталитаризм, когда как), отрицание реальной, а не суверенной демократии, давление и лишение общества прав, естественных в западном обществе, традиционализм, как обоснование именно такого отношения (государственные интересы, которые для людей во власти олицетворяют совпадающие с ними собственные интересы, превалируют над интересами личными, частными), патриархальность и политика управления телом (мягкий запрет гомосексуализма в виде его якобы пропаганды, культ традиционной семьи и т.д.).
На противоположном полюсе – все прямо, казалось бы, противоположное. Требование реальной демократии по западному образцу, превалирование частного над общим (человеческих прав над государственными), вместо традиционализма – примерно то, что еще недавно называлось мультикультурализмом (признание ценности разных культур, а не только своей). И, конечно, отрицание патриархальности, как архаического распределения ценностей в семьи и в отношениях между полами.
Однако именно такая диспозиция ценностей в обиходе, который именуется либеральным, а носителей этих ценностей обозначает западниками, последнее время подвергается ревизии.
Смысл ревизии примерно понятен – бурные процессы, идущие в западных (прежде всего, в американском) обществах, казалось бы, естественным образом переносятся в российские обстоятельства и почти сразу натыкаются на неприятие, несовпадение привычек или непонимание со стороны именно либеральной среды. Началось все с подтрунивания над политикой толерантности, которая казалась слишком резкой, искусственной и совершенно неприложимой к российским обстоятельствам. И интерпретировалась как какие-то перегибы. Да, мол, угнетенные ранее меньшинства (как культурные, так и сексуальные) надо, конечно, уважать, но без перегибов на местах, не так, чтобы белых с традиционной сексуальной ориентацией ставить ниже, в позицию извинения.
Затем выяснилось не менее зияющее несовпадение с попыткой переноса в наши палестины расовой и религиозной толерантности: когда европоцентричный взгляд, который кажется естественным большинству российской интеллигенции, объявляется архаичным и тоталитарным, а признание расового и религиозного равенства — нормой. Помимо привычного распределения ценностей, здесь существует и частный аспект. Неприемлемым, хотя и редко когда формулируемым, стало признание равенства между исламом, христианством и иудаизмом, из которого через несколько логических ходов выводилась констатация равенства между евреями, арабами и всеми остальными.
Особенность российской либеральной интеллигенции состоит в том, что среди нее традиционно много евреев, занимающих важные опорные места, а также пользующихся особыми неписанными привилегиями, как некогда угнетенная в совке нация. Нация титульных жертв, их потомков, реально потерпевших или помнящих о притеснениях.
Неожиданным образом политкорректность покусилась на этот статус вчерашних жертв, так как новое понимание дискриминации уравнивало евреев с нелегальными мигрантами, беженцами из мусульманского мира и даже поставила последних на более привилегированные позиции по сравнению с позициями вчерашними, где евреям почти монопольно принадлежал статус жертв, на волнах политкорректности от них уплывающий.
Если добавить к этому симпатизанство по отношению к расовой политике Израиля, который объявляет титульную нацию государствообразующей, а все остальные как бы вторичными, то противодействие политкорректности приобретает новые черты. Оказалось, носители либеральной идеологии (и действительно либеральные по многим декларируемым позициям) не готовы, как выяснилось, отказаться от национализма (в данном случае – еврейского национализма и почти что естественной исламофобии). Что ж, бывает.
Однако общественные процессы в американском обществе, интуитивно переносимые и примеряемые на российские нравы, подготовили для либеральной среды российских западников еще одно испытание. Примерка идеи сексуального харассмента в наших палестинах.
Для того, чтобы придать этой ситуации максимально отстраненный характер, вынесем за скобки эмоциональные оценки. Да и вообще оценки. То есть не будем рассматривать этот процесс в категориях правильный/неправильный, верный/неверный, справедливый/несправедливый (хотя западная и американская мысль давно провели этот анализ, увязывая свои приоритеты именно с восстановлением справедливости по отношению к слабому незащищенному (еще вчера) меньшинству, поставив во главу угла восстановление именно справедливости). Но нам вполне можно обойтись без эмоциональных оценок, ограничившись констатацией: доминирующими в западных обществах являются тенденции, защищающие меньшинства от вчерашней и сегодняшней дискриминации.
Конечно, и в западных обществах у этой тенденции есть свои противники, но эта тенденция является очевидно доминирующей. И мы просто констатируем это: мол, такова система распределения ценностей в наиболее динамичных и влиятельных общественных группах условного Запада.
А вот в среде российских западников именно эти практики встречают наиболее эшелонированное сопротивление. Зримой стала ситуация с обвинением ряда статусных либералов (среди самых последних – известный игрок одной интеллектуальной игры Михаил Скипский, юморист и публицист Виктор Шендерович) в сексуальном харассменте. С почти точной рифмой, как у них там, то есть по примеру их товарок в американском обществе. И в качестве общественной реакции: отчетливое преобладание в российской либеральной среде неготовности согласиться с таким акцентом сексуального и межполового поведения.
Эта неготовность принять новый покрой общественного поведения обычно приводит к ожидаемой аргументации. Почему обиженные и возмущенные женщины обвиняют не людей власти (типа Слуцкого и Сечина, они что — не хватают понравившихся им девушек за жопу, не используют магию своего положения или своего имени для повышения ценности своего сексуального предложения), а именно либеральных западников? Нет ли здесь заказа со стороны власти, ведь эти обвинения дискредитируют того или иного российского либерала, что, несомненно, на руку власти, заинтересованной в падении их популярности и ущербе для их репутации.
Да, и такие подозрения, обладают, без сомнения, весомостью. Однако логика в обвинении именно статусных либералов, а не условного Сечина, все-таки есть: от сексуального и межполового поведения людей во власти никто и не ждет продвинутости в этой области. Они являются олицетворением традиционности и показной патриархальности, и настаивать на праве доминировать в сексуальном поведении над женщинами в процессе ухаживания, эксплуатировать мачизм, кажется им и нам естественным. А вот требовать более прогрессивного поведения от тех, кто позиционирует себя как западник и либерал, более непротиворечиво, что ли.
Следующий редут защиты состоит в выявлении корыстного мотива этих обвинений: мол, непонятно долго молчали, а теперь решили заявить о попранной девической чести, потому что сначала хотели наварить на отношениях с сильным и влиятельным полом, уступили его настырному ухаживанию, надеясь взамен получить какие-то дивиденды, не получили их или получили в недостаточном объеме и в качестве компенсации опомнились, просмотрели историю отношений в койке в свете новой американской моды и заявили о своих претензиях, надеясь заработать хотя бы на хайпе. Перераспределяя известность фигуры, которую они обвиняют, в свою пользу.
Конечно, и эта мотивация вполне возможна. Почему нет. Но для нас важнее другое: неизвестные обществу молодые женщины апеллируют к нормам, которые интерпретируются как западные и современные. И обращают свои претензии к тем, кто сам позиционирует себя как современный человек, разделяющий западные ценности.
И тут выясняется, что у российского западничества есть еще более отчетливые ограничители. Это западничество оказывается во многом декларативным, удобным для позиционирования и противопоставления себя архаичной, тоталитарной, патриархальной власти, но по отношению к современным западным идеям, включающим толерантность и неприятие сексуального харассмента во вполне канонических формах, западник оказывается вынужден заняться ревизией своей диспозиции и занять оборону не только по отношению к власти, но и условному Западу, являвшемуся на протяжении десятилетий (если не столетий) источником легитимности для российского либерализма.
Если говорить о поведении обвиняющих девушек, то они могут представляться не только хищницами, стремящимися урвать свой кусок пирога, но и такими Александрами Матросовыми, бросающимися на амбразуру либеральной традиционности, готовой вроде как противопоставлять архаической власти свою либеральность, а западным современным тенденциям – свою неожиданную даже для них архаичность.
Казалось бы, а почему нет? Почему не занимать позицию разумного сопротивления традиционной российской власти и, одновременно, не принимать (или принимать с изъятиями) новомодные поведенческие практики, идущие с Запада?
Формально, в этой позиции нет никакого противоречия. Если не считать, что этот условный Запад (эти Норвегия, Франция, Америка, кочующие из одной формулы противопоставления в другую, как примеры, обнаружения архаичности российской власти) являлся и является одним из немногих источников легитимности, основания позиции противостояния и самоидентификации.
Отказ от признания правомочности тенденций, доминирующих в обществах, именуемых западными, чревато для российских западников ревизией собственной устойчивости, разрыхлением фундамента убеждений и их обоснования.
Как показали реакции российского общества, не только тоталитарный отец, как поется в песне, оказался не отцом, а сукою, но и противостоящие ему и всей этой российской архаике либералы-западники, тоже – западники, прежде всего, в форме деклараций и требований от властей современности, как эталона общественных отношений в политике. А вот в плане ценностей сексуального, межполового поведения, правил толерантности, доминирующих в западных обществах, заняли позицию, куда более близкую власти (да и почти неотличимую в некоторых фрагментах от ее натужной традиционности).
Как не западники вовсе, а лишь одетые в костюм западного покроя, под которым привычка к властному мужскому доминированию, европоцентризму, уверенность в праве на свой домашний вариант как бы естественного национализма, все то, против чего и направлены общественные тенденции западных обществ. Один шаг от банкротства. Идейного, конечно.