© Дело, 2007
Нечестные, несправедливые и опасные. Такими представляются нынешние выборы в Госдуму большинству западных наблюдателей — аналитикам, политическим деятелям, журналистам. При этом надо иметь ввиду, что свои мнения они выражают в куда более вежливой и осторожной форме, чем это принято в российской политической культуре. Что, понятное дело, не исключает жесткости и определенности, свидетельствующей о том, что кремлевские игры в суверенную демократию никого на Западе (в Европе и в Америке) обмануть не состоянии.
Скажем, BBC отметила, что каждые очередные российские выборы происходят, словно в другой стране, так изменилась Россия после эпохи Бориса Ельцина. За исключением коммунистов и националистов Жириновского, нет и не будет в новом парламенте тех партий, что возникли после перестройки. Не будет в парламенте и независимых депутатов, которые своими неосторожными запросами волновали бы общественность и смущали власть. Выборы по одномандатным округам отменены, а порог для прохождения в Думу поднят так высоко, что оппозиция, лишенная доступа к электронным СМИ, изначально поставлена в положение аутсайдеров.
Стремительный отход от демократии фиксируют практически все наблюдатели. Как отмечает The Wall Street Journal, уже избрание Думы в 2003 году и президента годом позже было издевательством над свободным выбором, поскольку средства массовой информации действовали несвободно, а Кремль осуществлял мощное вмешательство в интересах своих кандидатов. Перед нынешними выборами, которые превратились лишь в этап сохранения абсолютной власти для президента Путина и поддерживающей его чиновничьей элиты, «российское самовластие еще больше возмужало. Появились новые многочисленные ограничения и уловки, делающие голоса оппозиции практически неслышными, даже если бы та имела свободный доступ к телевидению, но она такого доступа не имеет. Марши несогласных жестоко подавляются, оппозиционное мнение загоняется в подполье, власть лишает общество и себя реальной информации о происходящем в стране, довольствуюсь тем, что сообщают подконтрольные Кремлю СМИ и спецслужбы.
По мнению The Guardian, демократия по-путински, также известная как «управляемая» или «суверенная», настолько хорошо управляема, что многие уже задают вопрос, а зачем Кремлю вообще нужны выборы? «Что ж, может быть, это будет следующий шаг, — полагает газета. — Но пока что думские выборы послужат своего рода испытательным стендом для мартовской президентской гонки, к которой, как ожидается, Путин, наконец, раскроет карты и представит стране своего карманного кандидата».
Анализируя резкое ужесточение риторики президента Путина накануне выборов, американский аналитик Эндрю Осборн (Andrew Osborn) полагает, что Путину, далеко не так уверенному в себе, как это может показаться, нужен не просто выигрыш Единой России, а сокрушительная победа кремлевской партии власти, которая развяжет ему руки при последующей процедуре передачи власти самому себе или своему временному заместителю. Это при том, что Единая Россия уже превратилась в почти точную копию советской КПСС, состоявшей из номенклатурщиков и конформистов, а движение к реальной однопартийности не могут скрыть кремлевские игры в суверенную демократию.
Среди множества прогнозов, которые сопровождают нынешние выборы в Думу, часто звучат мнения о постепенном переходе авторитарного российского режима в тоталитарный. И о наступлении нового Смутного Времени для России, так как следующий правитель России может оказаться еще более слабым и зависимым от окружения, нежели Путин, и, следовательно, еще более жестоким. А желание путинской элиты сохранить свои деньги и власть столь сильно, что ее не остановит никакая кровь.
Понятно, что пугает это далеко не всех. Если цивилизованный мир следит за нисхождением России во мрак тоталитаризма с печалью и недоумением, то различные авторитарные и тоталитарные режимы присматриваются к российскому опыту с большим интересом. И, по мнению The Guardian, это неудивительно: инстинктивно антидемократические, олигархические и коррумпированные национальные элиты начинают понимать, что система, имеющая демократический фасад с парламентской лепниной и отделкой в стиле плюрализма, гораздо более привлекательна (и более управляема), чем такая же система, но ничем не прикрытая.
Однако самовластие в России, напоминает The Wall Street Journal, никогда не приносило ничего хорошего ее народу. Самовластие всегда создавало предпосылки для дальнейшей нестабильности российского государства. Так было в 1905, 1917, 1991 годах. Конечно, для Запада недемократичная Россия, как и недемократичная Германия, да и любое другое недемократическое государство всегда была соперником, а зачастую потенциальным или реальным врагом. И дело не в том, что демократизм – фетиш, просто демократия почти всегда синоним предсказуемости, непредсказуемость же синоним опасности.
Понятно, что Америка и Европа будут поддерживать контакты с Россией, даже если она опять восстановит концентрационные лагеря и загонит в них всех, кто позволяет себе сомневаться в непогрешимости ее коррумпированной элиты. В конце концов, каждая страна сама выбирает свое будущее. Даже если это мрачное будущее.
kolonka_shest ПОСЛЕДНИЕ СТАТЬИ 2012-07-27 15:24:33 +0200 Что у пьяного на языке
© Дело, 2007
В Гарварде некоторое время назад я прослушал доклад Валентины Апресян с очень интересным лингвистическим анализом ряда русских слов, выражающих различные духовные переживания, явления и объекты.
Как было отмечено, духовное в русском языке практически всегда выражается через физические параметры, которые и являются единственной измерительной шкалой. Более того, духовное оказывается тем более духовным, чем оно больше и сильнее.
Скажем, вместилище духовного начала — дух, как известно, должен быть крепким, душа большой и сильной (маленькая душа, мелкая душонка — характерное негативное описание). Большим и горячим должно быть сердце — еще один сосуд для духовного (исключение может быть сделано для хорошенькой девушки, которой вполне разрешается иметь не сердце, а сердечко, но все равно трепетно и сильно бьющееся). Крепкой, глубокой и сильной должна быть вера (как, впрочем, и знание), а вот маловерие, маленькая вера, без сомнения, отрицательная характеристика.
Иначе говоря, в духовном прежде всего важно физическое превосходство — в размерах и силе, — других параметров духовного русский язык не фиксирует. Поэтому добро — безусловный и стратегический победитель, ибо добро большое и могучее, зло — маленькое и слабое. Не случайно, конечно, у добра есть еще одно значение в русском языке: добро — это имущество, пожитки, нечто материальное. То же самое касается и пары: свет и тьма. Здесь только свет имеет материальный источник, и чем он мощнее и сильнее, тем света больше. Тьма же не имеет материального носителя, тьма — это всего лишь отсутствие света.
Иначе говоря (как на самом деле можно было предположить), в языке зафиксированы властные конструкции типа: кто сумел, тот и съел; победителя на судят; правы те, кто сильнее и кого больше. Все же мелкотравчатое, слабое, обреченное на поражение вызывает брезгливое отрицание и подозрение.
Это естественно, поскольку в языке, как и в социальной сфере, правила и предпочтения диктуют победители, для которых важно зафиксировать не только физический, но и духовный смысл победы. Сильное оказывается синонимом справедливого, большое — доброго, количество — синоним качества, материальное — мера духовного.
Носитель русского языка, таким образом, пронизан лежащими в его основе оценками различных явлений социального, политического и культурного характера. Чем больше, тем лучше. Чем мы сильнее, тем мы более правы.
Понятно, что об этом знают или догадываются политики, для которых язык служит инструментом власти. Не только гениальный изобретатель самоназвания большевики (что тут же получило народную этимологию — те, кто, конечно, несравнимо более прав, чем обреченные на поражение самим языком меньшевики), но и московские князья, русские цари, советские генсеки и обслуживающая их интеллектуальная элита — от писцов, думских дьяков и монахов до пресс-секретарей и политологов.
Не случайно на гербе российской империи — двуглавый орел (кстати, знак хеттского солнца), а не, скажем, щегол, с которым мог олицетворять себя только опальный поэт. Поэтому кремлевская партия власти имеет своим символом медведя, а не кролика или там осла, поэтому нынешний русский президент строит из себя крутого мачо, снимается топлес. Поэтому Сталин целился из винтовки, Путин управляет самолетом, грозит Западу и внутренним врагам. Так в советское и нынешнее время боролись за цифры поддержки избирателей на выборах: 99% или 64% — это проценты истинности в ситуации, когда большинство — это правда, а меньшинство — ложь или зло.
Кстати, читатель Дела может найти свежий пример на эту тему в предыдущем номере газеты в статье Россия сильных, а не хворых Алексея Шустова, посчитав, скажем, сколько раз сила в статье уподобляется правде, а количество является подтверждением справедливости.
Конечно, и в русском языке есть отражение вымороченного существования меньшинства и попытки хоть что-то противопоставить стремлению уравнять количество и качество, как, скажем, в пословице: Мал золотник да дорог. Или, скажем, изречение, вложенное летописцем в уста Александра Невского: Не в силе Бог, но в правде, что было понятно в ситуации слабости Руси перед лицом Золотой орды. Да и, как сегодня доказывают некоторые исследователи, победитель полчища псов-рыцарей сражался не с немцами, а со шведами, было их не войско, а маленький отряд, и русские в этой битве не выиграли, а проиграли.
Иначе говоря, уважение к позиции меньшинства (что на самом деле и есть демократия) появляется, только если в меньшинстве оказывается сила, претендующая на господство, но не достигающая его. В остальных же случаях слабых, проигравших, побежденных принято презирать и добивать — ссылками, травлей, улюлюканьем в СМИ.
Понятно, что это не только не демократическая, но и не христианская традиция. Ведь в христианстве слабым, хворым и убогим духом отведено не просто важное, а основное значение адресатов истины, ибо именно к ним прежде всего и обращался Христос. Но в той версии православия, которая веками навязывалась властями в России (вполне языческой, прямо сказать, со своей поддержкой большинства, количества и материальной силы), нет и следа уважения к слабым и сирым.
А ведь если говорить по существу, что может быть достойнее национальной идеи — заставить общество уважать меньшинство? Правда, что тогда делать с языком?
Еженедельник Дело kolonka_sem ПОСЛЕДНИЕ СТАТЬИ 2012-07-28 15:24:33 +0200 Песнь о великой неразделенной дружбе
© Дело, 2008
Мои немецкие друзья часто жалуются, что немцев недолюбливают в Европе. При встречах на курортах или в командировках в них до сих пор почему-то видят не счастливых детей великой немецкой философии и литературы, а вольных или невольных наследников мерзкого Гитлера. У исторической памяти свои резоны.
Русским в этом смысле легче. Их не любят только бывшие и настоящие соседи. Те, кто помнит времена братской дружбы по СССР или по Варшавскому договору. То есть не только вечные оппоненты из Польши и Прибалтики, но и братья-православные из Болгарии и Румынии, которые, не раздумывая, при первой возможности, вырвались из русской опеки и с удовольствием стали членами НАТО, обороняясь от настырных чувств старшего русского брата европейской солидарностью и укреплением обороны.
Вот Украина просится в НАТО, и православная Грузия проголосовала за вхождение во вражеский блок, это после стольких веков братского покровительства и защиты от общих мусульманских и иных врагов. Где благодарность и благоразумие?
Но бывшие советские и российские сателлиты стремятся использовать любую возможность, чтобы оказаться как можно дальше от холодящих кровь русских объятий и крепче защититься от перспективы возвращения в сферу российского влияния.
Польша и Чехия, без сомнения рано или поздно разместят на своих территориях элементы американской ПРО, а страх населения перед местью обиженного русского мишки успокоят тем, что при помощи Америки построят дополнительную противоракетную оборону, направленную уже не против Ирана, а против России.
А как же Панславянский мир, как общие культурные корни, Кирилл и Мефодий, Шипка, герои Плевны, солдат Алеша – «Болгарии русский солдат»? Все отступает при воспоминаниях о многовековой и колючей дружбе в рамках русско-советской империи, которая для внутреннего употребления оборачивалась лукавой пропагандой братства и взаимопомощи, а на самом деле была завоеванием и угнетением.
Во всей бывшей братской Восточной Европе сегодня только несчастная Сербия остается последним оплотом русско-сербской дружбы. Да и то больше от безвыходности, заранее, кстати говоря, спланированной и отрежессированной. В нынешней Сербии многие уверены, что за агрессивной политикой Милошевича, отрезавшей Сербию от Запада, стоял холодный расчет жестокой Москвы. Там понимали, что при мирном ходе истории неостановимо присоединение всех республик бывшей Югославии к Западной Европе. И вся безумная война, все преступления режима Милошевича были нужны только для того, что с помощью рек крови отделить Сербию от Хорватии, Словении, Боснии и замедлить процесс вестернизации братьев-сербов. Только замедлить, затормозить — уход Сербии из-под русского патронажа так же исторически неизбежен, как окончательный и бесповоротный распад русской империи.
Пока распалась только советская империя, но также неизбежно, как уход братьев-украинцев и братьев-белоруссов, крушение российской империи, удерживающей в своих железных объятиях народы Северного Кавказа, Средней Азии, Сибири, Дальнего Востока и Крайнего Севера. Татары и ингуши, чеченцы и якуты только ждут своего часа, который обязательно настанет, потому что крах империй исторически обусловлен. А о скрытой ненависти к русскому брату свидетельствуют хотя бы результаты последних выборов в Государственную Думу. Там, где Единая Россия получила результаты, близкие к фантастическим 100%, как это произошло, скажем, в Ингушетии и Татарстане, там русских и ненавидит с прямо пропорциональной силой.
Конечно, все эти проценты сфальсифицированы и обеспечены местной администрацией, но скрывают они не иллюзорную поддержку, а реальную ненависть, которой только дай повод прорваться. Сподвижники основателя первого пролетарского государства неслучайно называли Российскую империю – тюрьмой народов. Русское великодержавие, имперский синдром не одна из многих политических и идеологических идей, а род нацизма, резервирующего за одной нацией право управлять другими, собранными вместе с помощью силы. И этот нацизм, всячески обеляемый российской историографией, никак не менее преступен, чем нацизм немецкий. И ему грозит свой Нюрнберг.
Только кажется парадоксом, что российская идеология и историческая память возвеличивают фигуры таких тиранов, как Иван Грозный или Сталин. Тот же Сталин для имперского сознания никакой не красный и кровавый тиран, не лидер мирового социализма, не вождь мирового пролетариата, а русский националист, завоеватель новых земель, стран и народов, русский великодержавный империалист. Такой же, как русские цари, как покорительница Тавриды Екатерина II или победитель Наполеона Александр I, при котором Россия впервые и примерила мундир жандарма Европы.
Другое дело, что Россия всегда была странной империей, которая очень часто довольствовалась только символической властью, не конвертируя ее в экономическую. Поэтому, скажем, такие ее колонии, как Польша или Финляндия, жили и свободнее и лучше русских, которых власть эксплуатировала куда беспощаднее, чем финнов и поляков. Кстати, то же самое было и в советской империи, когда не только восточные немцы и югославы, но даже прибалты жили богаче и либеральнее метрополии. И все потому, что русское великодержавие — отражение комплекса неполноценности: пусть не ехать, хотя бы порулить.
Еженедельник Дело kolonka_vosem ПОСЛЕДНИЕ СТАТЬИ 2012-07-29 15:24:34 +0200 Как бы Россия
© Дело, 2008
Словечко «как бы», появившееся в советское время, опять вполне годится для описания множества явлений путинской России. Почти все как бы есть, но при этом либо существует только по названию, либо выполняет другие функции, не соответствующие указанным. В России как бы есть выборный парламент, но Дума не совсем парламент, или даже совсем не парламент. Есть как бы партии, но то, что называется партиями, не является ими в настоящем смысле слова. Как бы есть выборы, но это отнюдь не выборы. Есть как бы независимый суд, но это совсем не то, что понимается под судом во всем мире. Как бы есть и демократия, но и она суверенная, то есть регулируемая, или не демократия вовсе.
Причем, если явления, которые уже почти начинали существовать как бы всерьез лет 15-20 назад, только за последнее десятилетие стали приобретать вымороченный характер псевдоявлений, то новые, свежие, вот только сегодня появляющиеся, сразу приходят в виде того, что зорким французом Бодрияром было названо симулякрами.
Скажем, сначала на выборах в Думу появилась Демократическая партия, предназначенная для того, чтобы оттянуть голоса избирателей таких партий как «Яблоко» и СПС. А теперь лидер этой партии Андрей Богданов страхует преемника Путина от нелегитимного одиночества (это если Зюганов или Жириновский захотят выкинуть какой-нибудь фортель или запросят заоблачную цену за свое участие в как бы выборах). И дело не только в том, что партия господина Богданова является как бы партией и тем более как бы демократической. И не в том, что представленные новым кандидатом в президенты 2 миллиона голосов в поддержку в 20 раз превышают то, что как бы партия набрала на как бы выборах в как бы парламент. Сам кандидат в президенты строил свою биографию словно специально для специалистов по симуляции. Глава как бы масонов в как бы России, можно сказать – соратник Пушкина и Суворова, он был одним из организаторов Союза защиты акционеров и вкладчиков АО МММ для незабвенного Сергея Мавроди. И одним из основных организаторов избирательной кампании того же Мавроди, когда он решил стать депутатом Думы и стал им. Потом работал в качестве политтехнолога в кампании замочим Лебедя на выборах губернатора Красноярского края. Естественно побывал членом почти половины российских как бы партий, пока не созрел до задуманной Кремлем спецоперации.
Казалось бы, все понятно. Нет у нас никаких как бы выборов, а есть назначение тех, кого Кремль считает нужным назначить. Нет парламента, который лишь штампует решения, необходимые для удержания власти той чиновничье-олигархической группой, которой в России принадлежит все. И понятно, что отдать на волю судьбы такое место, как российский трон, они не могут, ибо как они – в случае его потери – посмотрят в недоуменные глаза своим домашним и своим друзьям. «Даже этого не сумел? Такую страну, как Россия, и то прошляпил!»
Но многие недоумевают. А зачем все эти симуляционные сложности в той ситуации, когда Россия со всем своим обществом и своим выдающимся электоратом, давно на все согласна, о чем свидетельствуют хотя бы данные социологических опросов о 75-процентной поддержке как бы народом преемника Путина, о котором почти все, кроме специалистов, месяца два как только впервые услышали. С такой поддержкой можно делать что угодно, можно объявить себя принцем Датским, можно стать султаном Брунея, можно идти воевать Константинополь или мстить неразумным хазарам. Последним, кстати говоря, отомстить давно уже хочется.
Пока нефть стоит дорого, все будет тип-топ – и волки (то есть чиновничье-олигархическая корпорация) целы, и овцы (покорный им народ) сыты. И, казалось бы, от дорогостоящих игр в как бы выборы и как бы демократию можно вполне отказаться и тихо почивать на лаврах, то есть удваивать и утраивать благосостояние своей корпорации. Но в том-то и дело, что в Кремле знают и о других опросах, скажем, о последнем опросе «Левада-центра», по которому более половина как бы электората упорно не верит в то, что состояния, скопленные за последние 15-20 лет, нажиты честным путем. Ну и что? А то, что пока нефть позволяет бросать крохи с барского стола голодным, все это не стоит и тени беспокойства. Но только цена на черное молоко матери Земли упадет, или само молоко в сосцах начнет иссякать, сразу запахнет жаренным, и наш беспечный и бесшабашный как бы народ опять вспомнит о том бессмысленном и беспощадном, на которое он почти всегда «будь готов – всегда готов!»
Вот тогда-то и понадобятся ссылки на то, что все же было, ребята, по-честному, вы сами всех нас выбирали, о чем базар? Понятно, что это только оттяжка времени, необходимая, чтобы перевести остающиеся капиталы и подготовить себе мягкую посадку на том самом Западе, которым пугали, пока воровали, и пугали только для того, чтобы он, Запад, не схватил за руку. Вот для этого и нужны эти ширли-мырли, эти ширмы-занавески, эти игры в как бы выборы и в как бы демократию. Нужны, чтобы потом там потеснились и дали законное место рядом с собой за меньший откат. Конечно, если у тебя большие деньги, тебя все равно почти везде пустят, ну – почти везде, но заставят большим процентом делиться. Вот потому и сердится Кремль на Запад, что он косится на наши как бы выборы и как бы политику, потому что означает это одно – многим, ох, многим придется делиться, а не хочется.
Но это так, задание на завтра, если не послезавтра. А пока идет обычная нормальная как бы жизнь.
Еженедельник Дело kolknka_devat ПОСЛЕДНИЕ СТАТЬИ 2012-07-30 15:24:34 +0200 Политубежище адвоката
© Дело, 2008
Когда все только начиналось, одна популярная газета сопровождала это действие ироническим вопросом: а к вам уже пришли, за вами уже приходили? Смешным, очевидно, казалось само сравнение времени хмельного разгула доморощенной демократии и кровавых призраков суровой сталинской эпохи. Потом вопрос перестал быть смешным и незаметно растворился в новой реальности, предварительно мелькнув в рекламе стирального порошка: «Вы уже стираете «Тайдом»? Тогда мы идем к вам». Циклическое и постепенное превращение смешного в трагическое и обратно.
Понятно, что путинский режим, заточенный на отказ от конкуренции, прежде всего, был настроен убрать тех представителей свободных профессий, от которых можно ждать неприятных вопросов. Прежде всего, журналистов и владельцев СМИ. И не из-за патологической ненависти к свободе и свету, якобы свойственной всем выходцам из недр тайной полиции и разведки, а по вполне прагматическим соображениям: зеркало прессы должно было отражать не суровую и правдивую реальность, а мнимую и суверенную, ничем не раздражающую власть и обывателя. И даже наоборот, возвышающую ее, власть, в глазах восторженного народа.
Нет, убито было не много, да и компаний отобрали всего несколько, но урок нации, так и не оправившейся от семидесятилетнего коммунистического рабства, был вполне достаточный. Позвонки быстро восстановили свой угодливый изгиб, радостно зарычали самые нахальные, застонали наиболее чувствительные, остальные опустили голову и посмотрели на спящую дочку. Вместо зеркала, какие-то осколки, в которых ничего крупного разглядеть уже просто невозможно, только какие-то детали.
Потом власть взялась за других конкурентов, тоже не вполне с ней согласных – политиков и бизнесменов. Здесь все прошло еще более гладко, под явные рукоплескания уже подготовленной к этому галерки, которой не важно, что отнятое у актеров, за кулисами и останется, главное, что очередного хозяина жизни наказали.
То, что дело дойдет и до адвокатов, не сомневался никто. Что же это за управляемая демократия, если решения власти можно оспорить в суде, а решение суда не предрешено? Представляете, власть арестовывает Ходорковского, а суд его через три дня триумфально освобождает, как некогда стрелявшую в генерал-губернатора Трепова (читай Лужкова) – Веру Засулич, и выносит на руках из зала с цветами? Это уже какая-то другая вертикаль власти, несколько иная демократия.
А ведь и там главную роль сыграл адвокат Александров и председатель суда Кони – как власть не давила на них, адвокат произнес зажигательную речь в защиту своей клиентки, и суд освободил охотницу на губернаторов. В нашем случае Ходорковский с толпами, перекрывающими Тверскую, возвращается в свой офис, все телеканалы, особенно НТВ, показывают красочное восстановление попранной справедливости, в кабинете его уже ждут Явлинский, Немцов, Рыжков, Каспаров, входит Буковский (из-за плеча выглядывает Новодворская, на заднем плане грустный Горбачев): «Господа, я хочу вам представить нового…»
Понятно, сегодня такого Кони днем с огнем не найдешь, потому что о независимости русского суда можно говорить только стихами Иртеньева, все судейские – чиновники, они еще более бесправны, чем уголовники. А вот с адвокатами – идет борьба, и борьба нешуточная. Особенно с теми, кто защищает политических противников режима. Чтобы, не дай Бог, не получить новую Засулич.
На этой неделе адвокат Борис Кузнецов, еще прошлым летом уехавший из России, получил политическое убежище в США. У адвоката была разнообразная, иногда противоречивая по своих разбросам клиентура, но именно Кузнецов представлял интересы семьи Анны Политковской, Мананы Асламазян, Олега Калугина, Галины Старовойтовой, Игоря Сутягина, а также родственников моряков, погибших на подлодке «Курск», которая, как известно, утонула. Об этом последнем деле Кузнецов написал книгу. Там он описал, как власти преступно медлили с оказанием помощи еще живым морякам и столь же преступно отказывались от содействия тех иностранных компаний, которые и подняли, в конце концов, лодку на поверхность, но уже с мертвыми телами. Тогда это ему сошло с руки. Теперь терпение у власти кончилось.
Формальный повод для преследования адвоката – разглашение им тайны следствия. Читая дело своего подзащитного, бывшего сенатора Левона Чахмахчяна, Кузнецов с изумлением обнаружил в нем справку за подписью оперуполномоченного службы экономической безопасности ФСБ (с грифом секретно) о прослушивании телефонных разговоров тогдашнего члена Совета Федерации. Так как это прослушивание было противозаконно, он снял копию с этой справки и послал ее – не в ЦРУ или МИ-6, как вы подумали, ни в газету «Гардиан» или «Нью-Йорк таймс», как подумал я, а в Конституционный суд Российской Федерации. Так как считал своим долгом разоблачить очередное преступление ФСБ. За что тут же был обвинен в разглашении гостайны, и уехал за границу, считая, что на свободе будет более полезен своим клиентам, чем в тюрьме.
Подумаешь, одним смелым адвокатом меньше. В прошлом веке в России целенаправленно уничтожали людей с собственным достоинством – тысячами, миллионами, десятками миллионов. Провели выборку. Подумаешь, еще один. Только не надо удивляться данным социологических опросов, сто процентов поддержки Путина еще впереди.
Еженедельник Дело politubezishe ПОСЛЕДНИЕ СТАТЬИ 2012-07-31 15:24:35 +0200 Свой среди чужих, чужой среди своих
© Дело, 2008
Биография кандидата в президенты от республиканской партии Джона Маккейна кинематографична. Кажется, что она вышла из-под искрометного пера одного из тех голливудских сценаристов, что сегодня успешно борются за повышение своего гонорара, прекрасно понимая, на каком золотым дне сидят.
А если фильм кассовый, то сюжет должен быть одновременно острым и правдоподобным. Чтобы зритель с легким сердцем отдавал свои кровные, получая взамен возможность идентифицировать себя с героем и возвысить самого себя в собственных глазах.
При этом необходима актуальность, а что сегодня актуальнее для Америки, чем война в Ираке? Значит, биография героя должна рифмоваться с войной, если не нынешней, то похожей на нее неутешительными итогами — вьетнамской. Пусть герой будет простым парнем, который по своей воле, несмотря на папу-начальника, просит отправить его в самое пекло, где тоже не прячется за спинами друзей и лезет везде быть первым. Герой — летчик, он – отважен, склонен к соленым шуткам, рубаха-парень (учился, конечно, не очень и в школе, и в военном училище, но зато любим товарищами за дерзость и пылкий непокорный нрав). Увы, мерзкий коммунистический Вьетконг сбивает его самолет советской ракетой, и герой попадает в плен, в котором проведет без малого шесть лет.
Здесь в ход идут все известные приемы драматизации повествования – его, сломавшего при приземлении ноги и руки, пытают коммунистические палачи, пытаясь выведать все известные ему военные секреты. Он упорно молчит и сообщает только ту информацию, которую имеет право сообщить по американскому военному уставу. А когда пытки становятся невыносимыми, то в качестве списка летчиков его эскадрильи диктует список любимой футбольной команды «Грин Бей Пэкерз».
Тем временем его палачам давно известно, что наш Джон совсем не так прост, как кажется. Его отец, четырехзвездный адмирал, главнокомандующим Тихоокеанским флотом США и, соответственно, командующий американскими военно-морскими силами во Вьетнаме. В кадре разговор вьетконговского начальника с кремлевским спецом, мясистый русский похож на Энтони Хопкинса в роли людоеда — Ганнибала Лектора, сердится и кричит в трубку что-то непонятное на ломанном русском с сильным эстонским акцентом. После этого северо-вьетнамские власти в пропагандистских целях предлагают Джону свободу, которую он категорически отвергает, требуя, чтобы сначала были освобождены американские солдаты, попавшие в плен раньше него.
Герой есть герой, пытки продолжаются, Джон давно и как-то быстро поседел, получив с тех пор прозвище Белый Торнадо; его силы на исходе, и когда его все-таки заставляют написать признание, он пишет его, как персонаж Владимира Сорокина, пародируя коммунистический слог: Я грязный преступник, совершивший акт воздушного пиратства. Я почти умирал, но вьетнамский народ спас мне жизнь, спасибо вьетнамским докторам. Ослабев от пыток, Джон пытается покончить жизнь самоубийством, но охрана успевает его спасти.
Джона освободят буквально последним, уже после окончания вьетнамской войны и подписания мирного договора.
Герой возвращается домой, где его терпеливо ждет красавица-жена, известная модель; адмирал-отец жмет ему руку, фото адмирала-деда на заднем плане – в глазах его слезы.
В следующем кадре постаревший Джон, со знакомым седым бобриком и шрамом на лице, принимает присягу как президент Соединенных Штатов, вслед за чем идет короткая справка: «Сюжет фильма основан на реальных событиях. Нами максимально точно воспроизведена биография кандидата в президенты от республиканской партии Джона Маккейна. После освобождения из вьетнамского плена, Джон возвращается на службу, хотя первое время передвигается на костылях. Он опять становится летчиком, получает звание капитана 1 ранга, после чего выходит в отставку; но бурный темперамент требует деятельности, и Джон становится политиком. Однако не тем типичным продажным политиком из голливудского фильма категории «B», думающим только о том, чтобы побольше украсть и пролоббировать интересы столь же продажных бизнесменов, а политиком-индивидуалистом. Очень часто Джон Маккейн голосует против своей родной республиканской партии».
Скажем, он является сторонником либерализации иммиграционного законодательства и срочных действий по предотвращению глобального потепления — в этих вопросах принципиально расходясь с точкой зрения консервативного большинства республиканского электората. Также в отличие от многих коллег по партии, он проголосовал в Сенате против поправки в Конституцию, запрещающей однополые браки. И за федеральное финансирование программы исследования стволовых клеток, опять разойдясь с партийной линией. Он считает, что нужно ограничить продажу огнестрельного оружия, выступая против одного из самых влиятельных американских лобби. И, казалось, совсем превращается из республиканца в демократа, хотя его позиция по ряду других знаковых вопросов — таких как аборты, смертная казнь, проблемы социального обеспечения — отчётливо консервативна.
Однако он яростно критикует президента Джорджа Буша, с которым, кстати говоря, уже боролся за право стать кандидатом в президенты в 2000-м году, но тогда бушевская команда распространила слухи, что Джон Маккейн после перенесенных им в плену пыток не вполне психически вменяем, а его приемная дочь из Бангладеш – является его настоящей дочерью от черной проститутки. Кстати, он женат вторым браком, с первой женой, моделью, он разводится, так как она попадает в автомобильную катастрофу, и теряет большую часть своей неземной привлекательности. Но он оставляет ее не потому, что ее лицо, увы, избороздили шрамы, а потому что любит, уже по-настоящему любит скромную женщину-преподавателя, которая, правда, является дочерью одного из самых крупных производителей пива в Америке. Но и о старой жене не забывает, оставляя ей после развода дома в Вирджинии и Флориде, а также продолжает финансировать её лечение.
У него семь детей, в том числе двое приемных от первого брака первой жены, один его сын служит в Ираке, и не в штабе, а на передовой. Демократ Джон Кэрри не случайно хотел предложить ему на прошлых выборах избираться вместе, предлагая пост вице-президента. Но даже на солнце есть пятна, которые только оттеняют достоинства, однажды политическая карьера оказалась под угрозой: он оказался одним из группы сенаторов, пытавшихся незаконными способами лоббировать интересы аризонского финансового магната Чарльза Китинга. Сенатское расследование ограничилось уличением Маккейна в недальновидности, и он, кажется, это надолго запомнил. Неслучайно Джон Маккейн получил известность как сторонник реформы законодательства о выборах: в том числе настаивал на большей прозрачности потоков финансирования, направляемых кандидатам различными группами влияния.
Как человек прямой, Маккейн сильно критикует политику Джорджа Буша, в том числе и его политику в отношении России. Пародируя известное замечание Буша о «душе Путина», Маккейн после встречи с российским президентом заявил: «Когда я заглянул в глаза Путину, то увидел три буквы: КГБ». По мнению Маккейна, режим в России осуществляет ползучий путч против сил демократии и порождает призрак новой эры «холодного мира». Еще в 2005 году он внес в сенат проект резолюции с требованием приостановить членство России в «большой восьмёрке». В том же году стал одним из инициаторов принятия сенатом резолюции с обвинением российских властей в том, что судебный процесс над Михаилом Ходорковским и Платоном Лебедевым был «политически мотивированным». Возможно, он до сих пор помнит сбившую его советскую ракету, но о России Джон Маккейн говорит с повышенной категоричностью и страстностью: он считает, что Россию сегодня возглавляет клика бывших разведчиков, которая пытается запугать своих демократических соседей и сыграть на зависимости Европы от российских нефти и газа. «Нужно пересмотреть западный взгляд на реваншистскую Россию. Для начала нужно расширить G8 и включить в нее лидирующие рыночные демократии — Бразилию и Индию, а также исключить Россию».
Понятно, что, став президентом, Джон Маккейн вынужден будет отказаться от своей солдатской прямоты, но для кандидата в президенты у него очень сильная позиция. Единственное, что ему мешает сейчас, когда после череды первичных выборов он ушел в значительный отрыв от остальных кандидатов-республиканцев, это то, что Буш, экономические проблемы, дорогостоящая война в Ираке и санкционировавшие ее республиканцы американскому избирателю надоели до чертиков. Восемь лет – довольно.
Но если говорить о тех, кто может все равно составить конкуренцию и Хиллари Кинтон, и Бараку Обаме, то это Джон Маккейн, человек с голливудской биографией, критикующий республиканцев так, как раньше их критиковали только политические противники.
Еженедельник Дело john_makein ПОСЛЕДНИЕ СТАТЬИ 2012-08-01 15:24:35 +0200 Народ и канализация
© Дело, 2008
У любого унижения свои последствия. Подданному Российской федерации, казалось бы, не привыкать к унижениям со стороны власти. Подумаешь, отняли свободу и демократию (кто-то справедливо шепчет – а были ли они?). Подумаешь, заменили возможность выбирать (шепот на месте) фактическим назначением всех, сверху донизу, по всей, так сказать, вертикали власти. От члена захудалого муниципального совета до – как теперь – президента углеводородной (зажали нос) супердержавы. Без альтернативы, без перспективы, но с отчетливым запахом – затхлым запахом социального тупика.
Те, кто не жили при совке, узнают. Те, кто жили, вспомнят. Те, кто еще не понял, поймут. Что именно – поймут, вспомнят, узнают? Что отсидеться, остаться в стороне, построить свою собственную, никак не пересекающуюся с подлостью соучастия жизнь не удастся. Не получится делать свое дело, зарабатывать, воспитывать детей и быть ни при чем в сложном и искусном (или, напротив, примитивном и грубом) процессе манипуляции общественным мнением. Манипуляции в пользу тех, кому нужен псевдодемократический туман, скрывающий переход от просвещенного авторитаризма к авторитаризму нервному, обидчивому, злому и имперскому.
Ибо если строится идеология, главная цель которой – скрыть реальность (в том числе — сомнительных способов возникновения огромных состояний и не менее огромной власти), то без участия всех и каждого не обойтись. Так как если кто-то имеет право громко крикнуть: «Король-то голый!» (или «Король – не король, а вор, комбинатор, наперсточник!»), то легитимность самозваного (или назначенного) короля резко уменьшается. Потому что эта легитимность – идеологического свойства, а идеология, как ничто другое, требует непротиворечивости. Поэтому чем дальше идет процесс создания идеологического авторитаризма, тем глубже увязает общество в недемократических процедурах, самодурстве и самовластии, и тем сомнительней становятся его основы. В том числе та номенклатурная приватизация, которая проводилась и проводится в интересах слоя советских и постсоветских номенклатурщиков. Если еще десять лет назад на нелегитимности приватизации настаивали только бедные и наиболее обделенные, то в новом веке к ним непрестанно прирастает армия тех, кто теряет свободу, кто не находит себе применения в новой политической системе, или не согласен с тем местом, которое имеет.
Политика, замененная псевдополитикой, не исчезает бесследно и безнаказанно. Политика – не игрушечный парламент, не ручные партии и прикормленные кандидаты на престол, а канализация той энергии (обиды, надежды, мечты), которую вырабатывает любой член любого общества; вырабатывает потому, что живет в обществе и не может быть свободным от его законов. Это законы и типы социального поведения, способы признания или, напротив, осуждения, ценности и эталоны карьеры и успеха. Когда политика подменяется самовластием, пространство социального проектирования, социальной мечты и надежды резко сужается и постепенно подменяется малоплодотворным цинизмом, безнравственностью, неверием в обоснованность и верность социальных законов и правил, асоциальным поведением и почти тотальной ненавистью.
В этом смысле Россия давно идет по замкнутому кругу. Короткие периоды опытов по построению рационального социального пространства и непротиворечивых политических правил сменяются долгими эпохами отказа большинству на право участия в политике из-за страха перед его, большинства, обидами и асоциальными мечтами. Чтобы избавиться от слишком большого числа политических игроков, способных оспорить уникальность и общественную полезность существующего порядка вещей, власть натравливает большинство на своих реальных или мифических врагов, подменяя демократию шпиономанией, социальной подозрительностью и псевдополитикой.
Но канализации избытков социальной энергии не происходит, как результат общество получает обилие асоциальных типов и стратегий поведения, в основе которых инфантильность, тотальное неверие всем и всему, в том числе справедливости законов и общественных ценностей.
Эта асоциальность, культивируемая властью, и есть русская национальная идея. Потому что любая русская власть (монархическая, социалистическая, капиталистическая) приходит к одному и тому же выводу: асоциальным поведением управлять легче, чем смириться с существованием конкурентов и оппонентов. Раз в обществе слишком много инфантильных и асоциальных настроений, то лучше такому обществу не доверять. Лучше, напротив, усилить над ним патерналистскую опеку, тем самым, конечно, увеличивая инфантильность общества и одновременно ограждая себя от конкурентов. Лучше обман, чем одинаковые для всех правила социальной конкуренции, лучше покорность, чем инициативность, лучше подкармливать рабов дележкой состояний своих врагов, чем свободные люди в конкурентном и понятном обществе.
Страх конкуренции в результате объединяет слой недобросовестных управленцев и созданное его усилиями инфантильное общество, но системного выхода из этого замкнутого круга нет. Выход оказывается только внесистемный, то есть революционный. Ну а там – все сначала. Короткий промежуток света, а затем долгий темный туннель. С очередным туннелем вас, граждане!
Еженедельник Дело narod_i_kanaliizaciya ПОСЛЕДНИЕ СТАТЬИ 2012-08-02 15:24:36 +0200 В хорошем смысле
Что имел ввиду уходящий президент России Путин, назвав приходящего президента Медведева «в хорошем смысле слова, как и я, русским националистом и патриотом»?
Если понимать буквально, то «русский националист», «патриот», тем более «в хорошем смысле» — это тот, кто ратует за независимость и отделение своей горячо любимой родины от жестокой империи. В данном случае – территории, где проживают, в основном, русские, от тех многочисленных территорий, где русские в меньшинстве. То есть за отделение нашей России от их Российской Федерации.
Само понятие «национализм» и появилось для противопоставления национальных интересов имперским, потому что имперское всегда затушевывает национальное, всех видя подданными, не взирая на их национальность. Итальянский или греческий националист XIX века – это тот, кто борется за свободу своей Италии и Греции от хищных притязаний Австро-Венгерской империи, в состав которой Италия и Греция входили. Точно также чеченский националист или татарский националист – это те, кто борется за свободу Чечни или Татарстана от Российской Федерации.
Значит, не в хорошем, а реальном смысле слова уходящий президент России имел ввиду, несомненно, другое, совсем даже противоположное по смыслу – никакое не отделение России от Российской Федерации, а напротив, единую и неделимую Российскую Федерацию, то бишь империю, готовую в любой момент опять принять в свои объятия тех, кто с отвращением отстранился от них за последние двадцать лет. То есть, говоря: «в хорошем смысле русский националист», уходящий президент имел ввиду «в хорошем смысле русский империалист», то есть собиратель и завоеватель земли русской, которой мы, конечно, не отдадим не пяди.
Однако президент со своим пристрастием к острому словцу, пусть и не желая этого, отвечая на вопрос немецкого корреспондента (то есть давнего исторического врага и противника) действительно открыл тайные, но верные коннотации понятия «русский националист и патриот», что означает — ярый сторонник имперской идеи, понимаемой как создание максимально большого государства и его многочисленных колоний под верховенством русского народа, неслучайно до революции называемого великороссами. Великороссы завоевали и управляли малороссами и белороссами, разными там тунгусами и калмыками, и то, что некоторые – в результате геополитической катастрофы – получили независимость, так это по требованию в «хорошем смысле украинских и белорусских националистов». Но «в хорошем смысле русские националисты» никогда не смирятся с горькой потерей своих многочисленных колоний и будут до конца бороться за их возвращение. Таков он наш «русский националист», он же «русский империалист».
Конечно, мы и раньше предполагали, что «русский националист» не равен какому-то там украинскому или греческому, даже в самом хорошем смысле слова. Он как старший брат – такой же вроде брат, как и все остальные, но все-таки старший. То есть русские – это такая же нация как белорусы или удмурты, но в хорошем смысле – лучше и больше, то есть сильнее. Иначе говоря, русский националист это тот, кто утверждает, что все нации, конечно, равны, но в хорошем смысле русская нация равнее, то есть выше и умнее.
Однако отвечая немецкому гостю на его, признаем, злокозненный вопрос, уходящий президент наговорил-таки на статью о разжигании межнациональной розни (ведь по закону все нации равны), а утверждение, что одна нация имеет исключительное право на управление другими, преступно. И если подключить сюда статью об экстремизме, то уходящему президенту (как, впрочем, и приходящему) светит не помню точно, но что-то вроде десяти лет без права переписки. Ведь до чего дошли – до откровенного нацизма в самом плохом смысле слова.
Представляю картинку. Генеральный прокурор России читает эту статью, глаза немного лезут на лоб, он чешет себе затылок – но закон есть закон – и отдает приказ об аресте уходящего президента и приходящего за пропаганду национальной исключительности. В ту же ночь Путин и Медведев в Бутырке. Обоих на ночь приковывают к кровати цепями, на ногах деревянные кандалы. Через десять дней у Путина обнаруживают СПИД, у Медведева – сифилис и туберкулез. Врачей к ним, понятное дело, не пускают. Звери, нацисты, последователи Розенберга и Ильина. Мировая общественность просит проявить гуманность, возле российского посольства в Белоруссии митинги протеста местной интеллигенции под лозунгами «Да здравствует Иван-Калита» и «Либерализм не пройдет!». Но Генеральный прокурор в хорошем смысле слова непреклонен, он закален диктатурой закона, и отказывается допускать до заключенных журналистов и представителей мьянмского посольства, которое уже предоставило Путину и Медведеву статус политических беженцев, взятых под защиту Эмнисти Интернейшенел. Через два месяца следствия СПИД уже у обоих, у Путина – рак и грибок на ногах, у Медведева все также сифилис, гангрена левой руки и пролежни спины, так как их держат в цепях не только ночью, но и днем.
Явлинский третью неделю стоит возле Конституционного суда в одиночном пикете, предлагая заменить собой Медведева, которого, по его словам, Путин просто оговорил, представив русским фашистом, при том, что на самом деле последний им только прикидывался, чтобы выслужиться у Путина, а сам в тайне готовил либеральные реформы и роспуск тюрьмы народов, то есть Российской империи.
А как все в хорошем смысле начиналось.
v_horoshem_smisle ПОСЛЕДНИЕ СТАТЬИ 2012-08-03 15:24:36 +0200 О солдатушках браво-ребятушках
© Дело, 2008
Живя в Америке, я с любопытством слежу за тем, как кинематограф отражает американские страхи, фобии, муки совести. Самый главный страх американца – потеря идентичности. И ситуация после 11 сентября, вызвавшая исламофобию и две войны в Афганистане и Ираке, оказалась, понятное дело, серьезным испытанием. После 11 сентября общество, за исключением отдельных интеллектуалов, было единодушно: на нас напали, мы должны отомстить. Но месть только поначалу кажется святым чувством, потом обязательно окажется, что это – грязные танцы. Гибнут невиновные, мстители из героев неминуемо превращаются в убийц. Наступает неизбежное отрезвление, и общество со стыдом оборачивается назад, понимая, что давно и тяжело больно, а как выйти из состояния постпатриотического, поствоенного синдрома, не знает.
Лекарство предлагает кинематограф, не только массовый лжец и соблазнитель, но порой и лекарь. За короткое время на экраны американских кинотеатров вышло сразу несколько отчетливо беспощадных к себе фильмов про войну в Ираке — Redacted Брайана Де Пальма (неправильно переведенный по-русски как Без цензуры, тогда как надо бы «Отредактировано»), Lions for Lambs (Львы для ягнят) Роберта Редфорда, «In the Valley of Elah (В долине Эла) Пола Хаггиса.
Самый слабый из них «Львы для ягнят» о проблемах интеллектуалов, которые дали себя втянуть в патриотические игры после 11 сентября, когда жизнь вдруг стала такой простой и понятной – нас хотели уничтожить, мы обязаны дать отпор, и какой-то клекот ликования внутри. Увы, у войны совсем другие законы, и интеллектуал на войне – уже не интеллектуал, а политработник. Нудный, построенный на долгих диалогах фильм как раз об этом: о том, как интеллектуалы, решившие сражаться на стороне справедливости, неизбежно превращаются в пропагандистов, а пропаганда – всегда ложь. И, значит, интеллектуалы виноваты не меньше, чем Пентагон.
«В долине Эла» и «Redacted» о другой извечной проблеме – что происходит с теми солдатами, которые с энтузиазмом отправляются на праведную войну. Ответ известен – они превращаются в грязных убийц, в жестоких безумных садистов, в усталых параноиков, которым реальность кажется такой же фантазией, как их былая жизнь дома.
Неделю назад я прочел статью умного и въедливого критика Юрия Гладильщикова о фильме «Redacted» и не согласился с ним. Он свысока оценивает публицистические усилия режиссера, критикует с эстетических позиций сквозной прием (кстати, характерный не только для «Redacted», но и для В долине Эла): псевдодокументальные врезки, снятые в «Redacted» на цифровую камеру, в В долине Эла – на камеру мобильного телефона). Снимали, понятное дело, герои Ирака то и так, как сегодня в России скинхеды и националисты снимают свои убийства и избиения. Гладильщиков смотрит на это, как смотрит на все умный ироничный постсоветский интеллектуал, ни к чему не относящийся пафосно. Мол, да, война, она у всех нормальных людей вызывает протест, о чем тут говорить?
А говорить, на самом деле, можно о многом. Например, о том, что (если сравнить американские проблемы и русские) русская культура совершенно не может взглянуть на своего воина-освободителя, воина-мстителя, как на вонючее быдло, съехавшее с резьбы настолько, что его действительно можно пожалеть, но при этом обязательно задаться вопросом: кто ответственен за то, что обыкновенных парней из обыкновенной российский (или американской) глубинки отправили воевать с грязными непонятными моджахедами, а они, наши защитники, за несколько месяцев превратились в еще более грязных и еще более жестоких садистов из Тамбова или Иллинойса?
Америка, возможно, допускает не меньше ошибок, чем Россия, но Америка всегда учится на этих ошибках, а Россия – никогда. Так было уже ни раз, после вьетнамской войны американских кинематограф заставил общество корчится от мук совести не только в таких уже классических фильмах как «Охота на оленей» или «Рожденный 4 июля», но и в десятках, если не сотнях других. Только тот, кто не прощает себе и своей стране совершённые преступлений, способствует своему и ее выздоровлению. Там, где эти преступления замалчиваются, происходит то, что в России: исторический опыт оказывается бесполезным, он не учитывается в дальнейшем, потому что общество не хочет анализировать ошибки и преступления, а предпочитает о них забыть.
У России никак не меньше войн, чем у Америки. Но можно ли вспомнить хотя бы одно произведение о Великой Отечественной, о Финской кампании, о войне в Афганистане или в Чечне, где наш российский или советский войн был бы показан, как грязный жестокий убийца, причем не убийца-извращенец – паршивая овца в стаде, нет, как стадо озверевших, потерявших человеческий облик убийц и насильников, в которые превратились, превращаются и будут превращаться обыкновенные парни всей земли, ушедшие на войну.
В нашей культуре это невозможно. У нас солдат – святое, он часть народа. А народ – всегда прав. Свята и война – ратный подвиг. Увы, русская массовая культура – мобилизационная, по преимуществу, у нее кругом одни враги. Вот поэтому мы и бродим по пустыне, не понимая, что путь вперед возможен только после того, как будут тщательно и без прикрас рассмотрены все до единой ошибки и преступления прошлого. А так – непонятное, непереваренное прошлое, как провалившийся мост. Не пройти вперед, не проехать.