Обком звонит в колокол. Бери трубку
В ситуации, которую некоторые с ужасом определяют как злые силы правят бал, и у этого не может быть хорошего конца; а другие — как переход от авторитаризма к тоталитаризму с репрессивными рефлексами, имеет смысл попытаться найти дверь, замок и ключ. Потому что злые силы что-то там правят открывает уже открытую, а скорее, давно открытую и другую дверь. Потому что надо долго отвечать: как злые силы появились, как они захватили власть и почему этого никто не заметил.
И переход от авторитаризма к тоталитаризму приводит к двери величиной с футбольные ворота, если в футбол играют планетами, то есть туда опять же попадает почти все, а никакого замка, даже замочной скважины не просматривается.
Вообще эта ситуация более всего напоминает запойного пьяницу, который каждый раз уверен, что все получилось как-то случайно: не поел на работе, не успел, быстро развезло, а дальше по инерции. И каждый раз облако причин, почему все получилось именно так, как всегда происходило. То есть причин и следствий много, но среди них нет его самого.
Вторую неделю рунет в печали, но как-то не звучит, а если звучит, то не входит в резонанс какая-нибудь исповедь про то как я да мы с тобой опять просрали эпоху реформ. Все больше о том, как противостоять злой и неправедной власти, вот и Рогов даёт советы: главное не тушеваться, ни сникать, тогда власть посчитает, что ее репрессии не столь удачны, как думалось вчера, и начнётся все тот же чаемый раскол элит.
Хорошо заходит и печальная пластинка про раболепный народ, отчего у всех реформ на Руси век короткий, как у бабочек, а отходняк от реформ долгий, муторный и всегда самодержавный выхлоп, потому что народец наш русский любит только на печи лежать да от лести умиляться: до чего он весь такой духовный, ладный и сладкий, как ромовая баба.
У моего замка тоже есть заводной ключик: он не то, чтобы отвергает все предположения, что и власть, и народ — ещё то говно, с которым лучше в разведку, чем в революцию, все равно из любой реформы при его участии такую контру патерналистскую слепят, что твой снеговик с морковкой вместо носа. Но все же благопристойнее начинать перестройку с себя и заметить меланхолически, что тот субъект, которого мы идентифицируем как русского интеллектуала (а ранее интеллигента) не выполнил свою задачу точно так же, как его же товарищи — рак и щука, с которыми он на троих соображал.
Ведь, собственно говоря, в чем цивилизационная роль интеллектуала? Грубо говоря: в формализации проблем перехода (или в проблематизации формул привычки). То есть если на протяжении всей русской истории все короткие периоды реформ завершались длинным веком возвращающегося бумерангом самодержавия, то как этот интеллектуал отреагировал на очередной скоротечный приступ реформолюбия, названный перестройкой (или оттепелью 2.0), и как ему удалось доказать, что выбирать надо было это русло, а не то: дабы не оказаться опять же там, где он оказывался всегда вместе со своим народом: где он, к несчастью, с нею был.
Ничего вразумительного не вспоминается, кроме разве того, что русский интеллектуал, явно оголодавший за время совка и совковых унижений, буквально с первых лет перестройки стал искать другого (вместо советского государства) кормильца и, надо сказать, быстро его нашёл, сначала назвав его новым русским, а потом просвещённым русским капитализмом. К которому пошёл в услужение с радостью и скоростью, требующей, по правде говоря, промедления для более точного понимания. То есть русский интеллектуал, вчера ещё интеллигент в синих тренировочных штанах с вытянутыми коленками, так ненавидел советскую власть за то, что она заставляла его себе прислуживать и играть по ее правилам, что ее конец (или то, что он принял за конец) наполнили его такой яростью победы и быстрой усталости от неё, что он посчитал, что его общественная цивилизационная роль выполнена и он может, наконец-то, пожить по-человечески.
То бишь вместо того, чтобы с недоверием относиться к любому источнику власти и дистанцироваться от всех, насколько это возможно, для поиска позиции, наименее подпадающей под излучение магнитного поля властного притяжения для более точного осознания происходящего, он, интеллектуал земли русский, посчитал, что у него две миссии: делать хорошо свое профессиональное дело и кормить семью. И это два в одном оказалось очень легко (или довольно-таки легко), когда он нашёл матку, у которой для ласкового тели всегда второй сосок найдётся.
Кстати, если сравнивать здесь поведение советского либерала с антисоветским или несоветским, то разница будет невелика. Там тоже усталость от советской нищеты, еще большей от несоветской принципиальности, и та же готовность к самообману от наконец-то появившегося признания; и эта усталость, и эта радость оказались столь же непереносимы, что в результате советский и антисоветский либерал очень часто оказывались у одной кормушки и по одной и той же причине.
Вышучивать стремление кормить семью, конечно, пошло, потому что кормить ее надо всем. Не менее странно ставить под сомнение правильность профессиональной гордости: особенно после всего этого соцреализма и цитат классиков в начале статьи. И тот, кто решался обойтись без этого при совке и делал хорошо своё профессиональное дело, то какие упреки? Да никаких, кроме только того, что профессионализм для интеллектуала — это следствие устойчивого общественного развития, которое использует узкую профессионализацию как некий итог, а не начало. В то время как в России этого самого развития не происходит, то есть происходит его имитация, в рамках которой имитируется и профессиональная специализация. То есть сама профессионализация как бы настоящая, но появляется она не как итог общественного развития, а как приспособление к тому, что ни развитием, ни итогом не является.
С этим упреком трудно смириться, но попробуйте сегодня противопоставить свои профессиональные компетенции злым силам, захватившим власть и осуществляющим переход от вчера казавшегося мягким авторитаризма (или персонализма, или гибридного режима, удобных формул самооправдания много) к тоталитаризму с оскаленными зубами. Они не от чего не защищают и ничего не меняют. А вот вместо осознания причин перерождения власти, быстро срывающейся с фальцета реформ на привычный басок патриархального самодержавия, обычное самооправдание, печальное не только продуцированием слепоты, но и невозможностью сдвинуться с места без осознания проблемы, которая, как отрава, не во вне, не где-то в прошлом, а внутри.
Количественными характеристиками не описать ту мировоззренческую и интеллектуальную ошибку, совершенную интеллектуальным (интеллигентским) сословием, зафиксировавшим наступление свободы в обмен на согласие другой стороны в ее претензиях на власть и собственность. Эту свободу дали на время, дали поносить, примерить, а в обмен попросили подпись, закорючку в зарплатной ведомости в олигархическом СМИ или вузе, а потом забрали, так как смешно дарить то, что нужно лишь как насадка на самодур. Чего на самом деле не существует в подарочной упаковке с лентами и бантом сверху лозунга: голосуй или проиграешь.
Казалось бы, что с инженера человеческих душ, чувств и разума взять, он — обслуга любой иерархической власти: у него есть кокон его профессиональной компетенции, но за право в него спрятаться он должен быть тем и таким, каким его хочет видеть заказчик. Да и позиционирование интеллектуала — не новая идея, у интеллектуала нет и не может быть никакой абсолютной независимости, никакой другой независимости, кроме движения к ней в виде дистанцирования от источников силы и власти и противодействия попыткам апроприировать себя.
Но русский интеллектуал не пошёл по европейскому пути долгой полуголодной и почти непрерывно отстаиваемой независимости, он почти сразу выбрал сытость и хозяина, он решил пропустить века кропотливой и мелочной борьбы за элементы самодостаточности и уважения, и сразу прыгнуть в кресло профессора в твидовом пиджаке, вот же это кресло, предлагаемое смышлёными людьми, понимающими как современному обществу ценен интеллект и образование. Не будем мазать всех одной краской, и во власти, и в бизнесе есть неглупые и в меру образованные типы.
В этой позиции нет зазора, нет возможности остановиться и спросить с обидой и огорчением от нехорошего предчувствия: как же так вышло, что самые дурные люди, как результат негативной селекции, являются теперь воплощением власти? Когда же злые люди стали править бал, и нет на них управы: ведь все так хорошо начиналась, без крови и революции, само собой, спасибо Горбачеву и перестройке, а то, что одни занялись бизнесом, а другие потом пошли на этот бизнес работать, так ведь это во всем мире так. Я же профессионал во французской лингвистике или компаративистике, а не революционер, что я сделал не так, если я просто шел вместе со всеми, со всей средой одним шагом, а то, что оказался возле здесь, так это просто беда, а не вина. Беда.
Можно провести экскурсию по былым местам, обозрев, как все формальные и организационные достижения постперестроечных либералов неизменно реквизировались и наполнялись новым содержанием, так как их тоже дали поносить или дали временную лицензию на их создание и эксплуатацию, пока они не понадобились истинным владельцам власти и собственности, получившим их в обмен на неучастие и подпись в зарплатном листе. Все, от газет, журналов, вузов, институций оказалось фикцией, строительными лесами обмана и обмена, тем, что снимают, когда здание готово, а своего ничего нее осталось. Все оказалось конвертированным в одну общую сделку по обмену независимости, если она была, а она была хотя бы на психологическом и зачаточно профессиональном уровне. Плюс те приемы культурного сопротивления отчуждению, накопленные в том же андеграунде, но пошедшие в итоге в обмен на эту операцию ложного признания, растворения в послесоветском и чуждом, что состоялось как акт пищеварения.
Постсовок переваривал все и всех, сделав ненужным и слабым саму интенцию возражения, а нужен был неформат, неудача, глупые вопросы, культурная невменяемость, как приметы независимости и выключенности из общего потока очереди на капитуляцию. И здесь дело не в ламентациях, не в посыпании головы пеплом, не в признании банкротства, не в упреке из-за отказа от выполнения своей цивилизационной миссии или клятвы чудной четвертому сословию, которую предали одним списком.
Не в резонном доводе: поздняк метаться, поздно пить боржоми, а в невозможности двигаться к иллюзии света без осознания и исправления ошибки, ошибки обмена пайки свободы на согласие в присвоении другими власти и собственности, которые не могли в итоге не отобрать и пайку, да и наказать за само желание ею попользоваться какое-то время.
Стоит не переизобретать велосипед русской идентичности, не протестовать против русской машины времени, у которой на выходе всегда только конвейер по производству совка в разной упаковке и одни и те же люди в черных нарукавниках в качестве обслуживающего персонала. Обком звонит в колокол тебе. Бери трубку.