Обмануть того не трудно (о механизмах российской пропаганды)
Поразбираемся с российской военной пропагандой, которая на первый взгляд кажется невероятно примитивной, но парадоксальным образом удивительно действенной.
Эта пропаганда тематически разнообразна, на разные аспекты войны и самого факта ее начала, причины и поводов отвечает, казалось бы сумбурно и сбивчиво, предлагая целый веер ответов (друг другу порой противоречащих) на одни и те же болезненные для российского общества вопросы. Может показаться, что с разных сторон предлагается рой ответов, из которых потребитель пропаганды может вытаскивать по вкусу наиболее удобный для него вариант. И хотя эти ответы при зрелом размышлении и сверке источников не могут вроде бы удовлетворять требованиям объективности, они заходят в сознание потребителя и пользователя пропаганды легко, как в место заранее для этого приспособленное.
Общая цель пропаганды очевидна: она предлагает разнообразные способы снятия ответственности с потребителя пропаганды, того самого большинства, которое даже при критическом отношении к методике соцопросов, все равно фиксирует их подавляющее количество. В военное время не столь важно, что именно думают те, на кого направлена орудийность пропаганды, важно, как они ведут себя в публичной сфере и как собираются вести себя в самой ближайшей перспективе. Пропаганда как бы создает фон восприятия, задача которого сделать максимально болезненным сам факт несогласия с ней, занятия позиции контрастной по отношению к фону. В то время как согласие с пропагандистским месседжем или пучком пропагандистских сообщений дает возможность слиться с фоном, стать как бы незаметным, слипающимся с ним. И таким образом тоже снять ощущение ответственности за войну и ее ход.
Если попытаться вести формулу пропагандистского утверждения, то она будет стремиться к уравнению, на одной стороне реальность, даже лента реальности, на другой — параллельная пропагандистская реальность, отслеживавшая эту реальность, ее рельеф, ее сильные и слабые стороны и фиксирующая ее в своем символическом оппонировании. То есть на каждый выступ реальности следует ответ в виде перфектологической возможности. Или своего рода реконструкции будущего.
Если речь идет о начале войны и ее интерпретации, как агрессии со стороны России, то в ответ пропаганда представляет казалось бы хаотическое множество вариантов, смысл которых одинаков: не Россия начала войну, она лишь ответила на войну, давно идущую и грозившую ужасной опасностью для нашей страны, что мы, собственно говоря, и попытались предотвратить как еще большее зло.
Этот момент важен, принципиален и типологичен для военной российской пропаганды: на любой реальный факт следует некоторое подобие реконструкции будущего. Пропаганда предлагает какие-то соображения по самой структуре этого предположения, но в самой ситуации повышенного возбуждения, бурлящей эмоциональности и присоединяемого к ним чувства восстановления справедливости, от предположения о будущем и не требуется точность, объективность и проверяемость. Типа, если бы мы не начали специальную военную операцию, они бы сами напали на нас, мы их просто ловко опередили.
Так как задача пропаганды предложить способ снятия вины с потребителя пропаганды, то задача не столько доказать, сколько подтолкнуть в правильную сторону. Как бы уйти с линии атаки реальной ленты новостей и предложить замену ей в виде предположений. А сознание потребителя пропаганды само проделает работу по усвоении этой, казалось бы, инородной субстанции в пространстве своего болезненно бурлящего сознания. И подставит вместо реальности перфектологическую возможность.
В результате там, где должен находиться факт перехода российскими войсками границы соседнего суверенного государства, происходит отмена границы, она становится фиктивной на фоне целого роя предположений, из которых, как карту из колоды, сознание потребителя пропаганды выберет то, что ему более удобно. Подготовку ядерного удара украинцев (при посредстве американцев) по российским городам, сеть биологических лабораторий, которые вырабатывали оружие против славян (а на возражение о том, что украинцы такие же славяне, уже предложена возможность в жерле нацеленного на Россию ужасного оружия создание фильтра, отделяющего ген русских от гена украинцев). Рядом, в одном пакете идет сдвиг по времени, позволяющий снять акцент с самого факта вторжения и агрессии на другой временной цикл: война началась не 24 февраля, а в 2014 и шла на уничтожение всего русского на территории Донбасса и, следовательно, попытка фиксации внимания на факте вторжения в Украину – ложный посыл, цель которого снять ответственность за войну с Америки и ее безвольного сателлита Украины, цель которых уничтожить Россию и все русское.
Казалось бы, современная сеть информации позволяет с той или иной точностью проверять факты и сообщения, но это проверка рано или поздно упрется в доверие к тому или иному источнику информации, а в рамках пропагандистского воздействия все они скомпрометированы принадлежностью к враждебной стороне или являются безвольной и бездумной трансляцией враждебной информации, не заслуживающей доверия. Да, доказательств предлагаемого пропагандой реконструкции будущего тоже на самом деле нет или оно опирается опять же на другой пропагандистский источник, но психологически выбор удобной для себя версии подмены фактов успешно работает при, казалось бы, очевидной для постороннего наблюдателя фиктивности всей этой системы предположений.
Какие культурные обстоятельства приветствуется или отвергаются в рамках подмены фактов предположениями, которые остаются только предположениями, потому что почти все из них отнесены в будущее, пока еще не случавшееся, но, возможно, происходящее прямо сейчас или отмененное благодаря бдительности политического и военного руководства России? Среди множества культурных констант можно, например, выбрать известные строки русского классика, который утверждал, что обмануть того не трудно, кто сам обманываться рад (здесь просто первое лицо для удобства заменено третьим).
Стихотворение с отчетливым названием «Признание» повествует о любви, а пропаганда как раз обращается не столько к рациональному, сколько к эмоциональному в своих объектах. И для постороннего взгляда это признание вполне соответствует структуре замены факта перфектологическим предположением о будущем, которое может быть интерпретировано как самообман. Но только при постороннем внешнем взгляде, потребитель же пропаганды не в состоянии узнать и прочесть эти строки, как ключ той подмены, которую он осуществляет. Потому что он, напротив, уверен, что пропаганда не обман и не способ инициировать в нем подмену реальных фактов выдуманными, а противостоит обману как зеркало.
Подмена фактов проекциями возможного прошлого существует как вполне устойчивый и почтенный паранаучный метод, например, в историографии Льва Гумилева, который на протяжении десятилетий совершал эту подмену исторических фактов их вероятным предугадыванием, которые оказывались настолько художественно убедительными, что вполне заменяли собой историческую реальность. Понятно, что существует целое культурное поле, в рамках которого метод, используемый военной российской пропагандой, применялся для паранаучных исследований, очень часто обретавших объемную и массовую акустику, потому что предложение может быть куда более красочней и рельефней фактов, изменить которые затруднительно.
Последние замечания нацелены только на то, чтобы зафиксировать культурную основу действенности российской военной пропаганды, но у нее есть и существенный изъян. Так как реконструкции будущего питает свою мощь в том, что еще не произошло, но могло произойти или произойдет в скором времени, то при перемене знака сигнала пропаганды с генерирования выдуманной реальности на ее разоблачение, вся эта структура рушится мгновенно с усиленным отвращением к той процедуре, которой и был подвергнут объект пропаганды. То есть, как только кончается массированное давление по замене реальности ее проекцией в будущем, как все сознание, сформированное им, рушится и превращается в какую-то гору из строительных лесов после того, как строительство здания отменено. Или приостановлено.
В этом, в недолговременном статусе подмены реальности еще не наступившим будущим его дефектность, но она станет очевидной только после отмены самого воздействия от пропагандистских ресурсов. А пока этого не произошло, напротив, усиление воздействия пропаганды умножается мерами репрессивного характера по отношению к попыткам разоблачения пропаганды, последняя сохраняет высокую степень эффективности, которая действует довольно короткое время, пока не наступило то самое будущее, которое на самом деле наступить не может.
Но ничего не мешает заменять один ряд перфектологических предположений новым или обновленным, пока этот механизм, по словам одного героя в одном известном переводе, мне (то есть объекту пропаганды) принадлежит. А он принадлежит, пока длится пьеса, а она длится, пока не зажегся свет и не опустился занавес и не завершился сюжет. Но до этого пока далеко.