Оригинал текста
Российский либеральный портал «Ежедневный журнал» опубликовал в конце декабря прошлого и начале нынешнего года цикл статей писателя и публициста Михаила Берга под названием «Западник на Западе». Эти статьи должны были дать, по мнению автора, ответ на нетривиальные вопросы как «Как к российским либералам относятся на Западе? Кто их сторонники? Что пишут вполне вменяемые демократы-интеллектуалы о системной и несистемной оппозиции? Что говорят о России в американской университетской среде? Кто сторонник наших «правых» в Европе и Америке?».
Берг не обманул ожиданий читательской публики и дал подробные ответы на вышеприведенные вопросы. При этом знакомые с биографией Берга читатели могли быть уверены, что имеют дело с маститым «западником-профессионалом»: в этом убеждает один лишь краткий перечень жизненных вех рожденного в 1952-м году публициста: знаменитая ленинградская 30-я школа, работа котельной, переправленный на Запад роман, в годы перестройки – издание первого негосударственного литературного журнала, позже – преподавательская деятельность в Германии и США.
Михаил Берг принадлежит к той части своего поколения, которая всю свою сознательную жизнь провела в оппозиции к советскому, а потом позже и к путинско-медведевскому режиму, видя в Западе своего естественного союзника. Тем ценнее сделанное им в первом статье признание, что «то, что я буду говорить в дальнейшем, никак не усилит, а увы, ослабит позиции [некоторых] моих коллег либералов-западников». Берг справедливо и аргументировано критикует многие заблуждения, которые одно время разделяло с российскими западниками большинство советского и российского общества – например о тождественности парламентской демократии и свободного рынка. С едкой самоиронией пишет Берг о крушении мифов наших западников после встречи с западной реальностью – чтобы создать из некоторых этих обломков другие мифы, которые разделяют не только западники и либералы, но и многие другие, возможно даже не политизированные граждане. Этим мифам и будет посвящена эта статья.
Свой самый главный вывод, впрочем скорее философских нежели практический –«Российскому западнику не стоит жить на Западе, чтобы не разочаровываться.»– Берг подкрепляет следующими тезисами:
«вездесущая парламентская демократия» и «великая свобода западного мира» защищается в настоящее время «отвратительными и косными [американскими] консерваторами-республиканцами »
«Непримиримая оппозиция» современной концепции американской демократии пользуется гораздо меньшей популярности в США, чем «непримиримая оппозиция» Путину – в России
Западный либерал, потенциальный союзник либералов российских, «относится к России и ее проблемам без особого интереса» и/или «в лучшем случае покачает головой и скажет: все, знаете ли, сложнее, у нас тоже есть недостатки, только свои»
На Западе – как в бывшем СССР и современной России – «верх социальной иерархии всегда старается сохранить и укрепить свои позиции за счет манипуляции социальной серединой и тем более социальным низом»
II
Что такое «западник»? С сарказмом описывает Михаил Берг человека, мировоззрение которого может быть сведено к простой формуле «Только не надо выдумывать велосипед. Хотите построить нормальную жизнь в любой стране? — создавайте выборную парламентскую демократию и рынок а-ля Америка или Швейцария, и все само собой устроится».
Один аспект этого мировоззрения заслуживает, однако, более пристального внимания. Проблема такого западника состоит не только в том, что он смотрит на российскую действительность (по меткому сравнению Берга) через некий прибор, а в том, что этот прибор, рисует в голове «западника» параллельную картину западной пасторали не делает разницы между Америкой и Швейцарией – как не делает ее и Михаил Берг.
Один факт отсутствия советской власти в Западной Европе и Америке не дает основания делать вывод о том, что политическая и экономическая система этих стран идентична. На основании того, что и Норвегия, и Италия в 1990-м году являлись «капстанами», членами НАТО и имели в любом магазине десятки сортов колбасы нельзя говорить о некоем «столбовом пути цивилизации», по которому Италии и Норвегии суждено было пройти, а России – нет. Все европейские страны прошли свой путь из собственного прошлого (не все моменты которого вызывают чувство гордости) в собственное настоящее. Но любое сравнение этих стран между собой – не говоря уже и с Россией – условно, а апелляция к какому-то «западному» обычаю, как к образцу для подражания говорит, прежде всего, о слабом знании сравнивающего действительных реалий, страны, которую он ставит в пример.
Берг приводит образец такого сравнения («во Франции достаточно 3-х человек, чтобы партия, причем путем уведомления, а не регистрации была создана») и замечательно описывает эмоциональное состояние его предполагаемого автора: «…Формулирующий свои соображения западник ощущает себя как бы приобщенным к некоему пространству ума, правды и справедливости. Это пространство объединяет его с множеством умных и образованных людей? как в нашей …стране, так и за ее пределами, где социальный мир куда приятнее и справедливее.».
В этом пункте с Бергом нельзя не согласится – чувство единения с «множеством умных и образованных людей как в нашей стране, так и за ее пределами» так же приятно, как бокал хорошего вина весенним вечером в одном из кафе Латинского квартала в Париже. Однако в какой степени помогает это решению российских проблем?
Критикуя этот подход («либералы-западники … постоянно сравнивая Россию и Запад, допускают, на мой взгляд, серьезнейшую методологическую ошибку») Берг говорит прежде всего о этической неприемлемости этого сравнения. Но нельзя сбрасывать со счетов и чисто логический аспект. Изучение «западного» – как и «восточного» – опыта безусловно необходимо. Но именно серьезное изучение, а не жонглирование сравнениями. Дилетантский подход в этом вопросе вредит как «западникам», так и всем остальным.
III
Сильное разочарование вызывает у Михаила Берга тот факт, что «великую свободу западного мира» защищают якобы только лично неприятные ему «консерваторы-республиканцы», в то время как глубоко симпатичные ему американские либералы «никакой осанны западному миру петь не хотят». Здесь Берг верно описывает наблюдение многих советских / постсоветских западников в Америке, которое на самом деле представляет собой оптический эффект, мало что общего имеющего с реальностью.
Во-первых, как было уже замечено выше, «великая свобода западного мира» не прописана по адресу Washington DC. Безусловно, американская политика сегодняшнего дня имеет большое влияние на авторитет того, что принято считать моральными принципами западного мира, но американский президент – будь то Буш-младший, Клинтон или Обама – не является обладателем патента на препарат «западная демократия».
Во-вторых, потрясание приверженцами „Tea Party movement“ американским флагом и призыв защитить от Обамы американские ценности, под которыми подразумевается право не иметь обязательную медицинскую страховку и носить при себе кольт вовсе не означает, что их политические противники не уважают американский флаг и не верят в американские ценности – они их просто по другому интерпретируют.
В-третьих, мнение коллег Берга из американских университетов, на которое он ссылается в своей оценки Америки (и которое в свою очередь формирует мнение российских читателей «Ежедневного Журнала») безусловно заслуживает внимания, но лишь относительно репрезентативно. Классический российский интеллигент, т.е. разносторонне образованный патриот, считающим своим нравственным долгом активно бороться за передовые идеи своего времени является чисто русским явлением. Американский или европейский ученый может абсолютно не интересоваться политикой (что для российского интеллектуала было просто морально неприемлемо), может по тому или другому поводу выразить свою гражданскую позицию, но собственно политикой предоставляет заниматься профессиональным политикам. Политика на Западе – т.е. деятельность, направленная на продвижение себя или своих сторонников в законодательные органы власти – это каждодневная работа, а не беседы с друзьями за чашкой чая о несовершенстве мира сего.
Интересно наблюдения Берга на тему критики и оппозиции: «В Америке практически отсутствует столь привычное нам критическое отношение к власти, государству и его институтам, к стране как таковой…, общего критического настроя, нашей вполне анархической привычки ругать государство и власти всех уровней по поводу и без (тем более что повод есть всегда). [Нет] зубоскальства, нет пессимизма, выражений «да у нас так всегда», нет неуважения к обществу: «да что я могу, плетью обуха не перешибешь», «да они все равно сделают по-своему» и так далее. Нет нашей асоциальности, неверия в себя и окружающих. И это не является ни достоинством, ни недостатком – это свойство». Высказывание это не совсем корректно и скорее выражает мнение жителей университетских кампусов Новой Англии – консервативные жители глубинки относятся к тем «кто в Вашингтоне» с традиционным недоверием.
В одном Берг прав – неудовлетворенный правительством избиратель может обращать свое неудовольствия на самого себя (потому что сделал неправильный выбор) или же на других избирателей (потому что недоволен их выбором), но не на систему в целом. Берг пишет о «формализованности» американской политики в этих рамках и считает это недостатком американской политической культуры: «Именно эта формульная культура является основой того порядка, который существует в Америке. Но именно эта формализованная культура противостоит попыткам социальной критики самой социальной структуры как таковой».
Самому Бергу почему-то по душе внесистемная оппозиция, примером которой он считает американского лингвиста и публициста Ноама Хомского. Михаил Берг жалуется своему российскому читателю на минимальный интерес американцев к книгам Хомского, не объясняя, почему американцы должны массово солидаризироваться с мнением человеком, который только критикует и ничего конкретного не предлагает – даже свою кандидатуру на выборах. Отдает ли себе Берг отчет с том насколько «анархично» – если говорить его собственными словами – стремление в любой ситуации расшатывать фундаменты социальной системы своего государства?
IV
Третьим и главным компонентом «западного» мира (наряду с рыночной экономикой и парламентаризмом) Михаил Берг считает некие «городские привычки», которые служат, видимо, метафорой для описания гражданского общества. Но что же такое гражданское общество на самом деле?
Гражданское общество есть совокупность граждан, которые активно пользуются своими (первоначально проистекающими от имущественного ценза) правами. Одним из важнейших прав и в известном смысле обязанностей является участие в политической и социальной жизни государства – как минимум участие в выборах. Не все граждане некоего абстрактного «западного государства» пользуются этим правом, в то время участие многих граждан в общественной жизни далеко выходит за рамки обязанностей избирателя.
По данным немецкой Википедии почти каждый третий житель Германии занимается общественной работой. Наиболее распространенными видами деятельности являются работа в церковных общинах, в добровольных пожарных дружинах и спасательных отрядах („Technisches Hilfswerk“), в спортивных секциях в качестве детских тренеров и т.д. Термин «добровольный» означает в данном контексте, что человек занимается общественной деятельностью в свободное от основной работы время и как правило бесплатно или же с символической материальной компенсацией. Берг прав утверждая, что «общество может быть капиталистическим и социалистическим, авторитарным и парламентской демократией, но верх социальной иерархии всегда старается сохранить и укрепить свои позиции за счет манипуляций социальной серединой и тем более социальным низом». Но в абстрактном «западном государстве» социальный «верх» может укреплять свои позиции за счет социального «низа» только тогда, когда низ это допускает – что наглядным образом доказывает история рабочего движения XX-го века в Западной Европе и США. Навязать свое мнение легче всего разобщенным одиночкам, сидящим у телеэкрана. Человек живущей социальной жизнью (будь то церковный хор или общество болельщиков мюнхенской «Баварии») всегда чувствует поддержку своих единомышленников и способен активно отстаивать точку зрения своего коллектива. При этом не играет роли, идет ли речь о войне в Ираке, о плане застройки новой части города или же о ходе реформ в России.
Что может ответить абстрактный западный интеллектуал Бергу на его жалобы о бесчинствах путинско-медведевской деспотии? Конкретно в Германии сторонниками российской «внесистемной оппозиции» является часть Либеральной партии (FDP). Там бы Берг нашел полное взаимопонимание. Что же касается остальных обитателей западного мира, то автор этих строк может поделится личным опытом: собеседник может не разделять твоих убеждений, считать себя недостаточно компетентным в российской политике или просто не интересоваться ей.
Даже если предположить, что на месте абстрактного западного интеллектуала находится профессионально интересующийся Россией конкретный друг-приятель – какой ответ Берг ожидает услышать? После падения коммунизма и распада «Империи Зла» западный человек проектирует и на Россию свои представления о политических правилах игры и ожидает, прежде всего, от собеседника активных действий в изменении положения вещей – идет ли речь о деле Ходорковского или о правовом положение русских на Кавказе.
Интересно, что российские либералы (в отличие от западноевропейских) практически полностью проигнорировали фактическое введение цензуры нынешним правым правительством Венгрии в конце прошлого года, так же как и ход переговоров этого правительства и Евросоюза.
V
Пессимизм Михаила Берга понятен: через двадцать лет после крушения коммунистической системы популярность таких «западных» ценностей как свобода слова и свобода собраний в России не слишком высока. В отличие от своих бывших соседей-сокамерников по социалистическому лагерю членство России в Евросоюзе не является приоритетной стратегической целью ни для народа ни для власти – и это при том, что в течении почти всего «большого» XIX века (т.е. до начала первой мировой войны) Россия наряду с Англией, Пруссией / Германией, Францией и Австро-Венгрией составляла клуб ведущих европейских держав, и еще Михаил Горбачев говорил о едином общеевропейском доме от Атлантики до Урала. Этому прекраснодушному пророчеству не удалось пока сбыться: нынешняя восточная граница Европы во многом соответствует бывшей границе СССР, и россиянам требуется «шенгенская» виза для посещения как далекой Португалии так и соседней Эстонии, каковую визу, как правило, дают, но в которой могут отказать без всяких объяснений. Тем не менее Европа не является больше для русского человека terra incognita, как это было в молодости Берга. Десятки тысяч россиян имеют возможность видеть на примере «старых» стран Евросоюза «настоящий запад» – глазами студентов, туристов, но и потенциальных эмигрантов – людей в силу возраста или профессиональной квалификации могут выбирать себе место жительства.
На сегодняшний момент процентное соотношение этих людей к общему населению Российской Федерации ничтожно. Но времена меняются. В современном мире умные головы и умелые руки являются неизмеримо более ценным ресурсом, чем электроэнергия, углеводороды, металлы и прочие полезные ископаемые, а охватывающие весь мир информационные каналы поставят добычу человеческого ресурса на практически индустриальную основу. Например, в 2010 17.000 немецких врачей работали за пределами Германии в Швейцарии, США и скандинавских странах, а их место заняли около 20.000 иностранных (т.е. не обладающих немецким гражданством) коллег.
Демографические тенденции еще больше подстегивают ротацию кадров, что в перспективе приведет к возобновлению в большинстве европейских стран вербовки иностранной рабочей силы. Приглашаться будут не гастарбайтеры на время, полем деятельности которых была неквалифицированная, часто тяжелая физическая работа, а потенциальные новые граждане. Критерием же отбора станет не столько сиюминутная профессиональная пригодность, сколько возраст, наличие детей и способность интегрироваться в западноевропейскую культуру. Не вызывает сомнений, что последнее является для православного русского гораздо более простой задачей, чем для китайца, индуса или африканца. Если представить себе, что российская блогосфера и через 10 лет будет полна сообщениями о машинах-убийцах с мигалками и о коррумпировавшем милицию этническом криминале (что, например, в Германии абсолютно исключено), то не всякий молодой русский / россиянин найдет для себя причину оставаться дальше жить в России. Тогда лозунг известного русского националиста Егора Холмогорова – «Россия для русских, потому что у русских нет диаспоры и им некуда идти» – потеряет свой смысл. Строго говоря, русские диаспоры во всех европейских странах есть уже сейчас, только возможность влиться в них значительно упростится. Поэтому может быть стоит прислушаться к мнению здравомыслящих (т.е. без вышеописанного приборчика перед глазами) российских западников, предпочитающих, чтобы Россия стала немножко более западной, нежели Запад сохранит свою «западность» за счет России?
VI
Диспут между западниками и славянофилами начался не вчера и вряд ли окончится завтра, каким бы это завтра не было. Он предопределен как русской географией, так и русской историей, выделившим русским как место жительства территорию на стыке Европы и Азии, христианства, конфуцианства и ислама.
Многие русские мыслители, относивших себя (или будучи отнесены потомками) к либералам-западникам или же к консерваторам-славянофилам внесли свою лепту в то что считается русской культурной сокровищницей. Ребенок, читающий хотя бы в рамках школьной программы «Есть в осени первоначальной…», «Умом Россию не понять» или «Дети подземелья» и становящийся посредством этих произведений русским человеком еще не знает о политических пристрастиях Тютчева и Короленко. Но взрослый русский не удивляется тому, что Тютчев был дипломатом и чиновником, а Короленко – либеральным публицистом, и оба этих человека отдавали все свои силы на благо своей Родины – так как они это благо понимали. И Тютчев в своей должности председателя комитета иностранной цензуры и Короленко, защищавший мултанских вотяков от обвинения в ритуальном убийстве, формировали – в силу своих возможностей — ту Россию, которую по эстафете приняло нынешнее поколение.
В известном смысле нынешние просвещенные русские националисты и вменяемые либералы стоят на фундаментах, заложенных их предками. Печальные сцены взаимного спихивания друг друга с этих фундаментов за черту возможного национального консенсуса, кои каждый день наполняют русскоязычный Интернет («Либраст!» – «А ты русский фашист!») немного напоминают змею, кусающую саму себя в хвост.
«Русского западника на Западе определяет стыд» – так начинается предпоследний абзац последней статьи Берга. По мысли Берга русскому западнику стыдно видеть что парламентская демократия, свободный рынок «и прочие прагматичные и умопостигаемые инструменты счастья» в России 1990-х годов не сработали. Абзац этот допускает двойное толкование. Непонятно, стыдно ли западнику за наивные надежды либеральной интеллигенции по поводу быстрой и безболезненной вестернизации остального народа или же западнику стыдно за Запад, который оказался не настолько «западным» как хотелось. Но это, в конце концов, не важно. Важно признание отсутствия абсолютной истины во взглядах своей интеллектуальной корпорации – и, возможно, в своих собственных.
Автор этих строк далек от того, чтобы видеть в цикле статей Михаила Берга некий поворотный пункт в мировоззрении российских либералов. Это лишь шаг конкретного человека, по определению неспособный изменить вектор движения толпы. Но за шагом может последовать еще один шаг, а потом и другой. В пространстве человеческого духа все дороги открыты. Эта та свобода, описанием которой Берг заканчивает свой цикл: «Понятно, что свобода — тоже миф. Что свобода есть свобода, есть свобода, есть свобода. И больше ничего». Но и этого иногда достаточно..