Русская Америка
Дело
Русская Америка производит весьма своеобразное, подчас грустное впечатление. Конечно, в том же Нью-Йорке живет ряд выдающихся русских художников — таких, как Илья Кабаков. Почти в каждом американском университете работают несколько блестящих русских интеллектуалов, перечисление имен которых заняло бы не одну страницу.
Есть интересные поэты и писатели. Я знаю более чем обаятельных русских бизнесменов, хороших интеллигентных врачей. Я видел симпатичных и неглупых людей, с которыми легко находил общий язык, встречая их за рулем машины в кар-сервисе (дешевый вид такси). Но русское community (общество) в его наиболее массовом срезе — это, как говорил один мой приятель, еще та песня.
Тотальный конформизм
Конечно, я не повторю то, что сказал Витя Кривулин в интервью израильскому телевидению, когда неосторожный и восторженный интервьюер спросил о впечатлении, полученном от этого самого телевидения. Витя тогда по простоте душевной ответил: «Жмеринка!»
Я бы не сказал этого ни об американском русском телевидении, хотя оно, конечно, слабое, ни даже о публике на Брайтон бич, хотя еще один мой приятель из Гамбурга, впервые попавший в русский район Бруклина, с радостным изумлением воскликнул: «Мелитополь, ведь это вылитый Мелитополь!», что не должно звучать оскорбительно, так как именно в Мелитополе этот мой приятель родился и жил в детстве.
В провинциальности нет никакого недостатка, провинциальность — не только культурное, но прежде всего географическое, социальное понятие, и упрекать кого-либо в том, что он родился не в Нью-Йорке или Москве, а в той самой Жмеринке, по меньшей мере, жестоко, да и неостроумно. Более того, бессмысленно упрекать газету, журнал или телеканал, работающих на вполне определенную аудиторию с вполне понятными культурными потребностями, прежде всего определяемыми бэкграундом, в слишком отчетливых пристрастиях к редукции всего и вся.
Сложность оправдывается только запросами, и она ничем не лучше простоты, если та не впадает в убожество. И то, и другое очень часто не более чем символическое подтверждение собственной зрительской, читательской, слушательской правоты. На этом зиждется любая культура — как массовая, так и элитарная.
Но у русского общества в Америке есть вполне специфические черты. В первую очередь, я бы упомянул тотальный конформизм. То есть такое количество патриотов в России можно было встретить только на отчетно-перевыборном партийном собрании в застойные годы или на судьбоносном партийном съезде в тот же период. Вполне интеллигентные люди из Москвы и Московской области первым тостом могут сказать: «Бог, благослови Америку!» И без улыбки прокомментировать, поворачиваясь, скажем, к детям: всем, что мы имеем, мы обязаны Америке. Точно так же, как их деды и бабки, а может быть, отцы и матери пили сначала «за Сталина», а потом уже за именинника.
Пикейные жилеты в отставке
Есть, конечно, типично эмигрантские комплексы и прежде всего яростное оправдание своего выбора, всегда тяжелого и никогда не односложного. Но человеку трудно признать сложную неоднозначность своей жизни, в том числе судьбоносный выбор, и поэтому понятно, почему при каждом удобном поводе он несет на чем свет стоит Россию и утверждает, что жить там сейчас невозможно. Так поступают почти все эмигранты, не желающие ощущать раздвоенность и неочевидность собственного состояния.
В общем, понятна и тихая патриотическая истерия по поводу великой Америки: эмиграция такая сложная вещь, что люди, потерявшие поддержку в одной массовой культуре, стремятся как можно быстрее восполнить потерю в той другой, транслируемой наиболее мощно. А что в Америке может сравниться по силе и мощности трансляции с патриотической риторикой? Только национализм.
И бывшие советские эмигранты становятся патриотами и националистами. Причем, чем более тихо (если не подло) вели они себя в России, где тоже, конечно, были конформистами, но советскими, тем отчетливее они распускают свой хвост здесь и становятся воинственными патриотами Израиля, гражданскими солдатами Земли обетованной, этакими пикейными жилетами в отставке.
Психологически все понятно. Именно еврейские организации более всего помогают эмигрантам, и эта помощь настолько серьезна, что испытывать благодарность вполне естественно. Как, впрочем, и испытывать благодарность в отношении чисто американских социальных институций, также долгое время поддерживающих новоприбывших.
Хотя, с другой стороны, слово «естественно» ничего не объясняет. Ведь столь же естественными становятся исламофобия, арабофобия и россияфобия, и мне, как некогда булгаковскому генералу Черноте, порой очень хотелось бы, чтобы все эти за чужой счет смельчаки оказались опять в своем старом советском далеке хоть на пятнадцать минут, дабы посмотреть, на какую гражданскую отвагу хватило бы их эмоциональности. Ведь одно дело, тыкать палкой зверя, беснующегося в своей клетке, а совсем другое — очутиться вместе со зверем в клетке самому.
Я как-то не доверяю храбрецам, которым ничего не угрожает. Я слишком отчетливо помню те тотальный страх и тотальное послушание, которые демонстрировались многими из сегодняшних американо-израильских ура-патриотов. И, кажется, делают они это с легкой совестью только потому, что им за это ничего не грозит, кроме поддержки общественного мнения.
Как кому, но мне не по душе конформизм с любой национальной или патриотической начинкой.
Если хмурый — значит, наш
Хотя если говорить о реальном населении русского Бруклина и даже района Брайтон Бич, то непосредственно евреев там не так уж много. Особенно среди молодых, где преобладают выходцы из Украины и Белоруссии, приехавшие сюда потому, что они выиграли Грин-карту по лотерее. Я даже не предполагал, что такое число представителей бывших советских республик оказались в Америке без всякой еврейской эмиграции, а просто по вызову родственников или по Грин-карте. Про белорусов и украинцев я уже сказал. Много также армян, азербайджанцев, выходцев из Бухары, Северного Кавказа.
У меня есть приятель — финн Юкка Малининен, переводчик всего наиболее интересного, имеющегося в русской литературе, начиная с Бродского и кончая Сорокиным. Так вот он мне не раз говорил, что Брайтон Бич, где Юкка побывал еще в ранние перестроечные годы, когда в России капитализмом даже не пахло, оказался самым сильным его впечатлением.
Капитализм на русском языке — такого в мире еще не было. Целые кварталы людей, говорящих именно на русском, использующих только русскую культуру для самоутверждения. Они были вежливы, обходительны (пусть и на провинциальный лад — типа орфографических ошибок на вывесках). Но все равно без русско-советской истеричной эмоциональности и скандальности, без устало-ненавидящих взглядов продавцов и офисных работников, без всего, что тогда называлось совком.
Я написал это и вспомнил, что если незнакомый человек при встрече на лестнице не здоровается, а отводит глаза, то, значит, он русский. Налет хмурости, замшелости и нелюбезности, оставшийся от советской эпохи, так быстро не выветривается и остается у всех, кто успел пожить при советской власти.
В принципе, причина хмурости понятна и коренится в тотальном недоверии русского человека ко всему. Его столько раз обманывали, что он устал верить и надеяться. Он защищается скепсисом и нелюбезностью от возможного нового обмана. И эта недоверчивость — одно из основных культурных свойств русского человека.
Должно пройти, наверное, несколько веков жизни при честной и понятной власти, при которой возникнет открытое и понятное общество, чтобы недоверчивость и хмурость развеялись, уступив место вежливости и любезности даже в случайном общении. А до тех пор не отделаться русскому человеку от этой складки, где бы он ни был — у себя на родине, в эмиграции или в гостях.
А русский он потому, что все эти армяне, украинцы, узбеки и евреи для Америки — русские. Как любое национальное отделение ПЕН-клуба (правозащитной писательской организации) называется по языку, на котором писатели пишут, так и в Америке диаспоры определяются именно языком, их объединяющим.
В принципе, так обстоит дело и в музее на острове Эллис, названном в свое время «островом слез», поскольку именно через его пропускные пункты в течение полувека бурлила и втекала в Америку река эмигрантов. Эмигранты делились по стране, откуда прибыли, и по языку, на котором говорили.
Язык не случайно был некогда синонимом слова «народ». Поэтому среди русских эмигрантов нет никаких евреев, таджиков, осетин или молдаван. К русской Америке принадлежит вся многонациональная семья советских народов, так рвавшаяся из СССР и в некое подобие этого СССР вернувшаяся. По принципу — за что боролись…
Персональный сайт Михаила Берга | Dr. Berg
© 2005-2024 Михаил Берг. Все права защищены | web-дизайн KaisaGrom 2024