Почему практически все, что говорит российская эмигрантская пресса о войне или России – пропаганда

Определить информационную или аналитическую пропаганду (пропаганду в виде комментария) одновременно легко и трудно. Трудно, потому что очень часто информационные или аналитические продукты выглядят вполне профессионально. Более того, они исходят от авторов с репутацией, крепким образовательным бэкграундом и вообще неглупых людей. Но все равно почти всегда на выходе мы имеем дело с пропагандой, пусть и умелой.

И критерий оценки довольно прост – если вы, описывая войну, агрессивную и начатую одной стороной, не критикуете вторую сторону, сторону жертвы, то вы воспроизводите канон пропаганды. То же самое при описании внутренних проблем страны-агрессора: если вы описываете ее как сборище преступников, трусливых и полезных идиотов, если вы убедительно не раскрываете причины поддержки авторитарного или тоталитарного лидера, начатую им войну, то все, что вы говорите, несмотря на подчас интересные подходы, факты и отдельные соображения, — пропаганда.

Понятно, что изначально российская эмигрантская пресса оказалось в непростой ситуации. Эмигрировав из России в самом начале войны, отчасти в знак протеста, отчасти спасая себя и свои семьи, многие известные журналисты, аналитики и просто медийные персоны оказались в подвешенном состоянии. Подчас не имея второго гражданства и не желая (или не имея возможности его получить, например, при эмиграции в Израиль, что более чем сомнительный выход), либералы-релоканты мгновенно попали в зависимость от доминирующей правительственной позиции тех стран, в которых они оказались.

А если говорить о наиболее территориально близких к  России странах Балтии, то они изначально занимали проукраинскую позицию, основанную на давней истории ненависти и страха перед Россией. И, как правило, не позволяли бывшим российским  журналистам делиться объективной информацией, как это произошло с тем же Дождем, попытавшимся заниматься не пропагандой, а информацией. Или, что точнее, соединять информацию с пропагандой в зависимости от ситуации. И тут же вступили в противоречие с политикой балтийской страны, которой, кроме антироссийской, антиимперской пропаганды, выставляющей Россию и ее граждан как жестокого и глупого агрессора, ничего другого не позволялось.

То есть, покинув Россию в знак протеста против навязываемого государственного конформизма, они очутились в ситуации, где от них требовался практически такой же конформизм, только с другим знаком.

Среди легких и очевидных признаков того, что перед нами не информация или аналитика, а пропаганда, есть несколько мнемонических правил. Например, когда Россию, начавшую агрессивную и жестокую войну, именуют злом, воплощением зла, полюсом зла, что по словоупотреблению и коннотации подразумевает, что противостоит злу добро. И, значит, можно не тратить время на доказательство того, что перед нами противостояние добра и зла, и можно просто ограничиться одним вырванным из контекста примером, скажем, жестокости или варварства, чтобы махнуть рукой и пригвоздить: это сущий ад и вопиющее зло.

Почему это пропаганда? Потому что разделения чего-либо на добро и зло принадлежит теологии, религиозной догматике с ее черно-белой картиной двух миров, что противоположно аналитике или добросовестной информации с ее вниманием к оттенкам и деталям. Но разве начало агрессивной войны – не зло? Ну, если пользоваться таким ярлыком как метафорой, то зло, но никак не большее, чем все те войны, которые устраивали практически все империи перед окончательным развалом с желанием предотвратить его.

То есть война Путина — агрессивная и жестокая, но никак не более агрессивная и жестокая, чем война Франции в попытках удержать Алжир и Вьетнам, Англии – Индию и многие из своих азиатских колоний, Португалии в Мозамбике и Анголе, США, которые вообще входили в Латинскую Америку как на свой задний двор каждый раз, когда им не нравился политический тренд той или иной страны с ее часто левым поворотом. Но небрежно определяя, что Россия или путинский режим – это просто зло, практически ни один аналитик или ньюсмейкер не ставил ее в ряд с другими империями, проливавшими никак не меньше крови в желании не допустить независимость колонии, о ней возмечтавшей.

Есть ли разница между войной путинского режима с войнами тех же Франции, Англии или США? Если и есть, то временнЫе: те войны были в прошлом веке, а в этом как бы считается, что это уже архаика (и это архаикой действительно является). Плюс разница культурных стереотипов, у православия, увы, куда отчетливее государствоцентричный тренд и пренебрежение к индивидууму, личности, ценность которой на практике растворяется в преобладающей ценности государства. Однако если аналитик или ньюсмейкер не делает этой оговорки, не ставит агрессивную и жестокую войну России в один ряд с другими жестокими и агрессивными колониальными войнами прошлого, а просто цепляет ярлык – голимое зло: значит, перед нами пропаганда.

Не менее важно утончение, касающееся и второй стороны конфликта, Украины, против которой путинский режим и начал войну, стремясь загнать ее обратно в имперское стойло. Потому что начала войны – это преступление Путина, но ведение войны – это то, что творится с двух сторон. И если журналист или аналитик описывает исключительно зверства российской армии, но не упоминает военные преступления украинской, перед нами пропагандистский пирог с фальшивой начинкой.

Среди аналитиков и обозревателей, неизменно упоминающих не только российские военные преступления, но и военные преступления украинской армии, например, Руслан Левиев. Каждый раз, когда украинская ракета прилетала в жилой дом на Донбассе или Белгороде, он вместе с анализом того, откуда прилетала ракета, точно ли она украинская, а не российская, говорил о военных преступлениях, вызывая ярость среди проукраинских патриотов, настаивающих на том, что, раз войну начала агрессивная и жестокая Россия, все действия Украины заведомо оправданы, ибо она жертва. Но правила ведения войны не разделяют военные преступления на преступления жертвы или агрессора, что косвенным образом признала сама Украина, ратифицировавшая статут Международного уголовного суда с оговоркой, что в течение 7 лет отказывается рассматривать обвинения в военных преступлениях украинской армии, что свидетельствует о том, что украинское командование знает об этих преступлениях, но скрывает и покрывает их. А когда это становится достоянием гласности, громогласно заявляет, что проведет расследование, вот только ни одно из них так и не доведено до конца.

Мотивы для того, чтобы никогда не обращаться к Украине с критикой, а говорить только о непрерывных преступлениях России, которая их совершает, как и совершила главное из них, начала войну, перешла своей армией границу суверенного государства, превращает любое информационное или аналитическое сообщение в пропаганду. Среди тех, кто решается все-таки критиковать Украину есть всего лишь несколько украинских спикеров, среди которых я бы прежде всего назвал Андрея Баумейстера и отчасти Алексея Арестовича (почему Арестовича – отчасти, потому что сам язык Бурмейстера практически полностью аналитический, а у Арестовича по большей части публицистический с аналитическим, конечно, бэкграундом, но и разница очевидна). Как и то, что оба вынуждены были стать эмигрантами и критикой действий украинских властей занимаются из-за границы.

Я не упомянул другие аспекты украинской политики, которые достойны критики, на которую тотально не решаются российские обозреватели и публицисты, а именно языковая политика украинских властей, ставящих практически вне закона (или всячески унижая и третируя) язык почти трети своего населения, причем никак не менее патриотического, чем украиноговорящие граждане. Не менее достойна осуждения попытка навязать статус коллективной вины (или ответственности при всей терминологической разнице) всему российскому населению: как тем, кто в знак протеста против путинской войны покинул Россию и выступает против войны, так и тех, кто находится внутри страны и не может или не хочет возвышать голос против режима, резонно опасаясь репрессий.

Я уже не говорю о том, что для многих их них, частичная или полная, вынужденная или сознательная поддержка войны – это их уверенность, что в ее основе лежит спор за территории, на которые, по мнению доминирующей части российских граждан, Россия имеет право претендовать. И каким бы спорным это мнение не казалось другим, анализируя поддержку действительно жестокой и агрессивной войны, которую нельзя была начинать, даже если вы не согласны с нынешним территориальным делением двух стран, не упоминать этого, изображая всех русских безликими рабами, имперцами и заслуживающими уничтожения или наказания безвольными сторонниками войны, — пропаганда, позорная для тех, кто подменяет ею аналитику и информационное свидетельство.

Пропагандой по преимуществу является и информация с западной стороны. Почти все в правительственных или официальных сообщениях, так как в них естественным образом никогда не критикуется Украина; и потому что не упоминается один из важнейших мотивов войны – принципиальная поддержка всего, что ослабляет геополитического противника, Россию. Я не обсуждаю резонность такой стратегии, во многом она оправдана, но не упоминать об этом, погружая конфликт между свободолюбивой Украиной и агрессивной Россией только в интерпретацию имперского и великодержавного комплекса последней – пропаганда.

Максимально выходят за пределы пропаганды аналитические и информационные обьзоры ведущих правозащитных организаций, фиксирующих преступления и нарушения правил ведения войны с обеих сторон, что делает их по сути фигурами нон грата в обеих странах. Журналистские материалы ведущих западных газет и информационных агентств существуют на грани между информацией, аналитикой и пропагандой, так как уровень профессионализма не позволяет не обозначать проблемные точки, но общий же тренд не позволяет раскрывать их в полной мере.

Повторим: не ставя под сомнение агрессивный и преступный характер войны, начатой путинским режимом, стоит отдавать отчет, что почти все эти милые и известные нам десятки лет российские журналисты и комментаторы вынужденно или сознательно подменяют свою работу голимой пропагандой, ведущей не к выяснению истины, пусть ее и выяснить затруднительно, но можно хотя бы стремиться, а к ложной и односторонней картине того, что является войной, жизнью и историей. И не зло с добром борется на экране нашего монитора, а самооправдания, архаические интерпретации, ложные уподобления, тотальное умолчание и попытки свалить все шишки на противоположную сторону. Увы нам.