Выбрать страницу

Простая страна

Дело

Оригинал текста

В каком-то самом важном смысле Америчка — страна простая. Даже очень простая. При этом пуританская, хотя католицизм итальянцев и ирландцев здесь имеет глубокие корни.
Но все равно эта страна, если определять тип ее устройства, прежде всего именно протестантская. Как бы скроенная по лекалу знаменитой книги Макса Вебера о капитализме и протестантской этике. Мол, для счастья надо работать, работать и еще раз работать, зарабатывая как можно больше. А вот тратить — ни-ни, никакой такой особой роскоши и излишеств.

Глас унитаза
И никаких излишеств, никакой роскоши, никакого привычного (не то что для русского — для европейского глаза) разнообразия и изобилия средняя американская жизнь не демонстрирует. Более чем простая, если не сказать однообразная, еда. В супермаркетах, особенно больших, все вроде бы есть, но никаких тысяч сортов сыра (как во Франции) нет и в помине — пять-шесть. Если надо больше, иди в итальянский (читай — католический) магазин.
Возможно, для тех, кто приехал сюда из перестроечной России в голодные 1991-1992 гг. (а я почему-то больше всего встречал русских эмигрантов именно этого периода), американские супермаркеты казались и кажутся до сих пор бьющим в глаза великолепием. Но если приехать в Америку в 2007 г. из той же Рашки (я не говорю — Германии или Финляндии), то выбор покажется странным, если не убогим. В большом супермаркете два-три сорта газированной воды, воды без газа — в лучшем случае, одно наименование. То же самое касается и всего остального: пара сортов кефира (buttermilk) или творога (cottage cheese), мороженого не десятки или сотни сортов, а опять же лишь несколько.
Похожая картина, если захотите купить что-нибудь в дом. В большом магазине найдете два-три вида холодильников, три-четыре вида стиральных машин, причем таких шумных, что мои приятели, приехавшие из Европы (он — визитинг, то есть приглашенный на семестр профессор), запускают машину, только если собираются уходить из дома. А о сантехнике просто неудобно говорить. Здесь есть только один вид унитаза (American standard) — этакое огромное низкое корыто с прямым сливом, который более всего напоминает толчок в старой коммунальной квартире и шумит так, что слышит не только весь дом, — слышно на улице, если этаж невысокий, и даже в соседнем доме.

Совок низкого уровня
Конечно, наверняка можно найти почти бесшумный финский или немецкий унитаз, европейский или японский пылесос и даже стиральную машину, но они стоят во много раз дороже, потому что рынок монополизирован и заполнен именно американской техникой, очень часто в китайском исполнении. Эта монополия, несмотря на, казалось бы, нешуточную борьбу с ней, такая, что во многих сегментах рынка конкуренции почти не существует или она носит, как говорится, символический характер. А если и существует, то на более низком уровне, где конкурируют между собой те же китайские товары, выпущенные под эгидой известных мировых марок. А так — абсолютная монополизация и протекционизм.
Скажем, в Нью-Йорке телевизионный сигнал предлагает, в основном, фирма «Каблевижн» (Cablevision), которая имеет также в пакете интернет-услуги и телефон. Но это так — в порядке удобства и проформы. Потому что городскими телефонами владеет другой монополист — «Вирайзн» (Verizon) и, в свою очередь (не то чтобы в пику конкуренту, но в виде женского упрека ему), предлагает клиентам тот же телевизионный сигнал и интернет. Таким образом, рынок оказывается поделен — на нем есть монопольный собственник, который одновременно, как бы в отмазку от упреков насчет монопольного положения, играет на чужом поле роль неопасного конкурента.
То же самое с европейскими товарами или европейскими лекарствами — из-за пошлин цены на них настолько велики, что их приобретают либо оригиналы, либо те, кто денег не считает. То, что отсутствие полноценной конкуренции способствует стандартизации и обеднению жизни, говорит о многом, в том числе о стандартной городской архитектуре в том же Бруклине. Да и не только в нем.
Сами дома в любом городе или пригороде внешне и внутренне похожи друг на друга, как Ленин и партия, то есть как близнецы-братья, получившие свой паспорт в одном детдоме. Одинаково убогая архитектура — два или три этажа, чаще два; очень часто вся улица застроена просто единообразными домами, будто вышедшими из проектной мастерской архитектора московских или ленинградских хрущоб. А если строится новый дом, то он будет мало отличаться от соседских.
Да и внутри, особенно пока вещички не привезены, прямо-таки в глаза бьет социалистическая казенность а-ля Чернышевский — одинаковые встроенные кухни, одинаково безликие ванные с зеркальной дверкой у шкафчика и корытом-унитазом. Ну, окошко раздвижное, чтобы проветривать. А так совок, да еще низкого уровня.
И это не от недостатка средств (хотя недвижимость здесь не просто дорогая, а очень дорогая — почти как в Москве или в Питере) и не от недостатка воображения, а от отсутствия символической нагрузки на такие внешние атрибуты жизни, как интерьер дома или его отделка. То есть дом — это никак не способ выпендриться или показать другим, сколько бабок ты можешь выкинуть на ветер, а просто жить-поживать, отдыхать после работы, растить детей.

Без понтов
Зато возить с собой мебель не принято. При переезде, особенно в другой город, бросается очень часто и мебель, и большая часть содержимого шкафов, причем это тоже не от барства или богатства, а из экономии — перевозить мебель и вещи дороже, чем купить новые. Потому что цены на вещи и жратву действительно невысоки, а если сравнивать их с европейскими или российскими, то просто почти бросовые. Конечно, только на ширпотреб. У всего эксклюзивного — свой статус.
Но и одеваются в среднем америкосы убого, особенно это касается Нью-Йорка с его почти непременными джинсами и кроссовками на ногах как у нью-йоркских бездомных, так и у нью-йоркских профессоров. Причем кроссовки одинаковые — может быть, даже одной фирмы.
Я не хочу сказать, что нет социальных групп, где к одежде предъявляются повышенные или специфические требования (конечно, есть), но в среднем толпа одевается и безвкусно, и как Бог на душу положит. Потому что опять же одежда чаще всего не нагружается слишком большим символическим смыслом, по ней трудно определить социальный статус человека. И это точно не способ заявить о своей уникальности. Очевидно, понять принадлежность к определенной социо-культурной группе можно, но не чужому и не замыленному глазу. В любом случае, все внешние атрибуты если не стерты (часто стерты), то подаются без нажима, без привычного российского понта.
Это, кстати, и есть, по крайней мере, внешнее отличие протестантизма от православия. У нас встречают по одежке, оттого и понты все крутят такие, что в глазах рябит и с души воротит. Здесь работай и зарабатывай по Веберу, а кто ты такой — оценят работодатель и семья, но никак не друг детства, сослуживец или случайный встречный на улице и в метро.
Так что для персонажа с понтами в Америчке будет скучно, грустно и депрессивно. Да и работать надо за ту же копейку в поте лица, потому что просто так денег на североамериканском континенте не платят. Не Россия, чай!
Хотя русские, приживающиеся в Америке, легко перенимают эту культуру предпочтений и различий. Я встречался с достаточным числом богатых, даже очень богатых, людей, о состоянии которых по внешнему виду сказать что-либо определенное было невозможно. Как, впрочем, и по поведению.
Буквально через пару недель после приезда я ужинал во французском ресторане с бизнесменом, некогда работавшим администратором в одном из московских театров, куда он попал для того, чтобы смотреть бесплатно спектакли, так как театр любил, а в актеры не взяли. Дело даже не в том, что он был похож на советского инженера — такой же скромный, немного стеснительный, милый и вполне приятный человек, без каких-либо попыток объяснить всем и каждому, как дорого он стоит (а у него было несколько фабрик в Китае, завод под Москвой, всем известная компьютерная фирма в Питере; это все помимо американского бизнеса). Но в нем не было ничего от того образа полублатного-полубогемного бизнесмена-выскочки, все знающего и до отвращения самоуверенного, который хорошо знаком нам по России. Ну, приехал на джипе, но здесь на джипах ездят мексиканцы и уборщики мусора. А для электриков или сантехников джип — просто рабочая машина. Правда, джип был с навигацией, поэтому он мне долго объяснял, как путается на дорогах и как ему эта игрушка помогает.
Здесь и кроется очень важное различие: куда большая реальность американской действительности — отсутствие в ней символической иллюзорности или, точнее, ее отчетливая редукция и не менее отчетливая неприличность всего показного и хвастливого в рамках бытовой культуры. По крайней мере, по сравнению с нашей Рашкой, где казаться круче хотят все — даже поэты и наркоманы.

Персональный сайт Михаила Берга   |  Dr. Berg

© 2005-2024 Михаил Берг. Все права защищены  |   web-дизайн KaisaGrom 2024