Проверяется риском и опасностью

Помните советский анекдот про то, как гуляет по Красной площади Киссинджер с Валентином Зориным (был во время застоя такой профессиональный пропагандист-американист). И Киссинджер говорит: вот у нас в Америке есть свобода слова, и я могу смело сказать: Рейган — дурак, а вы? Подумаешь, и я так могу: Рейган — дурак.

О чем этот бородатый анекдот: о том, что часто важно не — что говорить, а где. Какая акустика, так сказать.

Вот перед нами в ежедневном режиме проходит вереница политических эмигрантов, которые, сменяя друг друга на ютуб-каналах, формируют мировоззрение уехавших от войны и репрессий либералов. Они говорят примерно одно и тоже, ругают Путина, прогнозируют его режиму скорый крах, развал российской экономики, нехватку, скажем, чипов и внешних займов, стремление Путина как можно скорее закончить войну. Что, понятное дело, греет сердца как украинцев, так поиздержавшихся и вдоволь попробовавших горького хлеба изгнания рослибералов.

Но вот вопрос: а как отличить то, что они вещают — дешевая пропаганда или за этими словами стоит что-то реальное? Потому что, если судить по анекдоту с Киссинджером, они все говорят, что Рейган — дурак.  Или — при синхронном переводе: Путин — дурак, но там, где им за это ничего не будет. В смысле плохого не будет, а наоборот какой-то грант или еще что-то в таком же духе вполне даже реально получить.

Как вообще тогда понять, что такое авторитет в эмиграции, если большая часть говорит только, что Путин дурак и Россия на последнем издыхании?

И вроде как примитивный и старый анекдот дает подсказку: ценно, относительно ценно, то, за что можно пострадать. А если пострадать за это невозможно, то совершенно непонятно, это — совсем галимая пропаганда или просто потребителю русскоязычного ютуба заходит почти любая лабуда: главное, чтобы с начинкой о неминуемом крахе режима?

И все-таки мнемоническое  правило, не являясь универсальным, содержит в себе рациональное зерно: ценно то, что сопряжено с риском, а то, что является  совершенно безопасным и даже комфортным: удобным и хорошо оплачиваемым (или не хорошо, потому что человеку всегда всего мало, но просто вознаграждаемым) не запретом на профессию, на кутузкой и сроком на 25 лет, а вполне себе понятным поощрением по принципу повторение — мать учения, особенно если повторение банально.

В свое время Мандельштам в Четвертой прозе писал примерно о том же, деля высказывания на разрешенныеи запрещенные, и в духе своего стиля, одно именовал песьей кровью и мразью, а другое — ворованным воздухом, что в его палитре означало высшую оценку, ибо ему было известно, у кого можно и нужно воровать.

И тогда мы оказываемся в недоумении — нет, за ничтожным исключением среди политических либералов-эмигрантов никого, кто предлагал бы нам запрещенные вещи. То есть они предлагают запрещенное за российской границей, то есть опять же Рейган или Путин — дурак. Но Путин — дурак — не канает совершенно, как и скорый развал России. А еще почти год назад — неминуемая победа Украины. Зато какая-либо критика Украины или украинской пропаганды была запрещенной и не звучала, пока Трамп не открыл осторожно калитку. То есть он-то открыл ее неосторожно и даже не калитку, а пришла беда — открывай ворота, а за ним и все остальные осторожно открыли калитку, и стали по одиночке протискиваться. А так, на протяжении всех четырех лет — одни разрешенные и бессмысленные проповеди — Путин дурак, Россия, кровью умытая, в огне и на последнем издыхании.

Понятное дело, ценно не утверждение от обратного, что Путин — не дурак, а гений всего человеческого, хотя это вроде как против шерсти, но то, что действительно — риск, типа, того, что с начала войны говорил Ноэм Хомский, что в войне почти в равной степени виноват и Путин, и те западные лидеры, которые подначивали Украину отделиться от России: мол, в случае чего поможем. Хотя та же Америка никогда бы не разрешила соседней и условной Мексике вступать в военный союз с Россией и Китаем и порвать торговые отношения с Америкой. Это и есть запрещенная речь, в отличие от разрешенной жвачки, которую мусолят либеральные журналисты-эмигранты, отрабатывая свою норму.

Если говорить по существу, из них рисковали в той же России только год назад обмененные политзэки и сотрудники Навального, ФБК, его штабов, которые реально занимались политической  оппозиционной деятельности. А не журналисты условного Дождя, которые разрешенным занимались при Путине, когда запахло жареным, переехали за границу, но как занимались трансляцией  разрешенного, так и занимаются.

Потому они почти поголовно за крайне правый расистский Израиль, потому они за республиканцев, тем более, что сегодня проверять свободу в Америке утверждением Трамп — дурак скоро тоже станет слишком смелым.

Я объяснял причины родовой травмы конформизма у оппозиционных российских либералов — они всегда работали на тех, кто платил: и в России платили отодвинутые от кормушки бизнесмены из разряда бенефициаров перестройки. И сегодня платят те, кто платит им в эмиграции, а идеи, что можно транслировать то, за что не платят, что может быть непопулярным (как, например, в течение десятилетий функционировал антисоветский андеграунд, безгонорарный в принципе), я думаю, либералы-эмигранты даже не поймут, о чем я. И действительно.

Но в трудные моменты истории, а мы переживаем такой момент, все или многое, и точно авторитет проверяется именно риском — мнение, не поддерживаемое большинством, неважно с какой стороны границы, большинством и силой — обладает привлекательностью. А если нет — помните, как экспансивный автор Четвертой прозы рекомендовал делать с теми, кто говорит только разрешённое: бить палкой по голове и посадить за один стол, дав каждому в руки анализ мочи Горнфельда. В нашем случае, наверное, Пастухова, смелеющего вместе с линией партии. А почему нет? Не бежать же впереди паровоза.