Вы откуда? — Мы из Академии Наук.
Русский дом в Америке разный и отличается от американского интерьером. Потому что внешне, архитектурно по большей части американские дома скучны и похожи друг на друга как стертые трёхкопеечные монеты из автомата газводы. А внутри они и открывают ту разницу культур, которую не спрячешь, тем более, что ее не прячут, а выпячивают, пытаясь сохранить то, что не сохраняется.
Но по большей части русский дом — есть просто градация достатка, какие-то побогаче, какие-то поскромнее и особых впечатлений не вызывают, кроме понятных формул вежливости, если от вас ждут реферирования.
Дом в соседнем от меня штате, где я недавно побывал, вызвал у меня воспоминание о ситуации доперестроечного времени, когда на квартирных выставках всегда кто-кто собирался уезжать или чей-то отъезд обсуждался, и поневоле (возможно, не только у меня) всплывала в мозгу мысль, а как бы все это андеграундное художество, вся эта наша подпольная жизнь в облаках табачного дыма выглядела бы в заморской транскрипции, если все это перенести на ковре-самолете?
Об этом я вспомнил в гостях у бывшего ленинградца, стены его дома были увешены картинами художников ленинградского же андеграунда, и соответствующими были гости, где русские были перемешаны с американцами, плюс случайные люди, как и бывало порой на наших тусовках. Но дабы увеличить сходство хозяин занимался виноделием, покупая виноград в Калифорнии, и делал большую часть известных мне крепких напитков, начиная от граппы и кончая тем, что пьётся и без названия. Плюс все своё к столу — своя, понятное дело, соленая рыба, маринованные баклажаны, грибы с Кейп-Кода и соления, короче то, что можно.
Но я пытался понять, что в минусе, помимо табачного дыма от Беломора и Родопи, дымить выходили на крыльцо и бэкярд, понятно, что не хватало нервного напряжения, какой-то удали ожидания неизвестного чего. Все уже известно, все произошло, не в том смысле предопределения, а как бы жизнь после долгого карантина или болезни, когда в теле лёгкость и пустота, и ничего уже не будет. То есть будет, но без ожидания перепада высот и одышки от недостатка кислорода. Ты уже умер, родился заново, если родился, и живешь в том же теле, как в гостевом доме. И уже ничего не родит пафоса изменения: ни полка с почти полным собранием журнала «37», ни странные вопросы от хозяина дома о герое «Отражения в зеркале»: да, он тоже записывал сны, вы не знали? Понятно, что не было России, а ее присутствие казалось иллюстрациями за молочной закладкой, потому что Россия — это остервенелое, нетерпеливое переживание того, что другие называют несчастьем и убожеством, как ожидания обязательного счастья, которое никогда не настанет, но никогда не прекращается. Идея России, насколько могу.