Сила и право

Хотя утверждение, что Трамп реанимирует представление о примате силы над правом в своем отношении к войне в Украине и в оценке сторон в войне, обсуждается в том числе либеральными российскими политологами, журналистами и экспертами, самый важный аспект они стараются не замечать. И каждый раз, когда Трамп упоминает Путина и Зеленского через запятую, то есть считает их обоих ответственных за войну, Трамп обвиняется в непонимании причины конфликта; а непонимание сути многих вещей, в том числе в экономике, закрепили за Трампом образ самоуверенного невежи, преклоняющегося перед силой и презирающего право.

Однако в конфликте силы и права не все так просто. Легче всего представить себе право принадлежащее цивилизационным категориям, а силу – грубой физической субстанцией. Это, конечно, не так, право не является статичной или неменяющейся категорией, а в определенном смысле — компромиссом между рядом сил, не способных решить проблему силовым путем. То есть право это временное перемирие между источниками силы, а сама сила далеко не просто грубая физическая сила, а точно также имеющая историческое измерение.

И разобраться в этом может помочь одна казалась бы очень далекая от нашей проблематики работа Эриха Фромма «Догмат о Христе» и его два вывода: что между первоначальным образом христианства, которое еще называют катакомбным, и тем христианством, которым оно стало, подружившийся с государством, нашедшим способ его усмирить, есть огромная разница. Фромм интерпретирует раннее христианство как социальный протест, как бунт против власти наиболее социально обделенных слоев в прежде всего в Иудее. И в таком виде для любого государства такое революционное христианство, рекрутирующее сторонников с огромной скоростью, представляло реальную опасность. Фромм описывает как видоизменяется христианство, превращаясь из революционного в проповедь покорности властям. И не бунту против Отца, а превращение его в этого Отца, что снимало социальное напряжение и революционную направленность.

Фромм показывает, как сила, сталкиваясь с опасными идеями, способна перекодировать эти идеи и превратить их из бунтарских в законопослушные. Это именно то, что происходит и с правом, потому что право состоит из ряда идей и ценностей, которые не так, чтобы очень легко, но вполне способны превращаться в свою полную противоположность. Или другое.

Фромм в качестве примера разбирает одну из моральных заповедей как иудаизма, так и христианства о прелюбодействе. И показывает, как она трансформируется вместе с изменением социальных условий. В первоначальном виде осуждение прелюбодейства появляется в такой ситуации, когда уход мужчины от одной семьи (одной женщины) к другой неукоснительно приводил в гибели первой семьи. Женщина, да еще с детьми, была не в состоянии выжить в таком обществе, и Законодатель нагружает чисто социальную проблему моральным акцентом, превращает эту проблему в необсуждаемое табу, чтобы оставить мужчину в семье и представить брак, как угодный и защищаемый Богом акт.

Однако Фромм рассматривает как изменение социальной структуры общества меняет отношение к одной из религиозных заповедей, когда усложнение общества и появление у женщин прав, а также элементов социальной защищенности, позволяют ей бороться за жизнь своих детей и себя с неизмеримо бОльшим успехом, чем раньше. Что в свою очередь меняет отношение к заповеди о прелюбодействе в сторону ее смягчения и архаизации. Мужчина, идущий на поводу страсти, не губит брошенную им женщину, и социальные обстоятельства меняют, казалось бы, чисто моральную инвективу.

Эти два примера показывают, как сила и социальные обстоятельства меняют то, что в правильной рекламной упаковке выглядит незыблемым, а на самом деле видоизменяется порой на диаметрально противоположное, как случилось с христианством и большей частью его заповедей.

Понятно, что право, которое нарушил Путин, начав войну против Украины, это совершенно не то право, которое было в древнем Риме (хотя и здесь право очень активно менялось вместе с самим обществом, переходящим от республики к Империи во главе с императором) или в Иудее эпохи первого христианства. Да, в европейской истории много примеров того, как писанное и неписанное право нарушается и видоизменяются под действием силы. По сути дела, об этом все войны, в которых правила игры не удовлетворяют отдельных игроков, и они решают эти правила модернизировать в свою пользу.

Если возвращаться к Трампу и попытаться сформулировать его позицию, как если бы он умел говорить (кстати говоря, его косноязычие заслуживает отдельного разговора), то она выглядит примерно так. Да, Украина, возможно и абстрактно имеет право стать полностью независимой от России и перейти на сторону ее традиционных противников, но имеет ли она силу, чтобы осуществить это право? И Трамп не столько своим мычанием, сколько траекториями своих действий и еще более бездействия, утверждает, право на независимость Украина формально имеет, но сил его осуществить – нет. И его упреки Байдену и европейскому сообществу сводятся к тому, что они своими советами и рекомендациями спровоцировали Украину на действия, в которых она на самом деле обречена на поражение, но которые могут ослабить вторую сторону конфликта – Россию, как давнего стратегического противника Запада.

Кстати говоря, об этом в самом начале войны говорил и Ноам Хомский, давний критик американской государственной политики, который осуждал Россию за нападение, выражал сочувствие Украине, но видел источником (или одним из источников) войны подстрекательскую политику Америки и Европы, сподвигнувшую Украину на действия, завершить которых сил у нее не было. Он сравнивает Украину с Мексикой и предлагает представить, как отнеслись бы власти США, если бы Мексика вдруг объявила, что США ее всегда эксплуатировали, и она теперь хочет дружить с Китаем и Россией и войдет с ними в экономический и военный союз. При всей далекости этого сравнения оно кое-какие стороны этого конфликта раскрывает.

Понятно, что и сама ситуация спора силы и права далеко не нова. И всегда предшествует столкновению как различных положений права, так и самого права с силой. Еще у Гесиода в VI веке до нашей эры сказано: «Где сила, там будет и право». В лютеровском переводе Библии в 1534 году в книге пророка Аввакума сказано: «Сила берет верх над правом» (хотя сам Лютер перевел эту фразу несколько иначе). Спиноза с его обычной отчетливостью суждений сформулировал: «Каждый человек имеет столько права, сколько мощи» («Политический трактат» (1677). Ну, а от спора Бисмарка и его министра внутренних дел, известна самая лапидарная и радикальная форма этого противостояния в виде «Сила выше права», хотя сам Бисмарк этого не говорил и выражался более опосредованно, что вся конституционная жизнь представляет собой ряд компромиссов. Если же компромисс невозможен из-за того, что одна из сторон отстаивает свою собственную позицию с доктринерским абсолютизмом, ряд компромиссов прерывается, и вместо них возникают конфликты; поскольку же государственная жизнь не может стоять на месте, конфликты становятся вопросом силы. А тот, в чьих руках власть, действует в таком случае по своему разумению.

Наша эпоха со всей очевидностью становится ареной противоборства силы и того варианта права, которое устраивает далеко не всех. Поддержка, гласная и еще более негласная, агрессии России против Украины или, по крайней мере нейтралитет демонстрируют многие страны Глобального Юга, что в определенной степени и способствовало выходу России из изоляции после начала войны и распространения на нее санкционного режима.

И в конце о косноязычии Трампа, оно, конечно, вроде бы просто индивидуальная черта политика в пожилом возрасте, не сильно утруждавшего себя чтением и развивавшего способности не оратора, а шоумена. Но само косноязычие – проявляет тот ступор, в которое впадает право (а функция президента США вполне правовая инстанция) перед давлением силы, уже не считающей себя обязанной подчинятся праву.

Сказанное не означает легитимацию такой силы, как Путин с его агрессией против Украины и репрессиями по отношению к тем, кто не готов ему беспрекословно подчинятся, гуманистическая традиция – тоже один из видов негласного права – не в состоянии прекращать или предотвращать войны, но оценивать их не только может, но и должна. Правда, сила, решившая посягнуть на право, обычно глуха к упрекам и моральным инвективам, но только до тех пор, пока доминирует. Если она получает отпор, то мгновенно вспоминает о морали и праве, но для этого она должна столкнуться с равной или превосходящей ее силой.