Жирик умер, а дело его живет
Выход Жириновского на политическую сцену совпал с появлением русского нацизма и им же был репрезентирован в одно из парадоксальных ответвлений российской политики.
Формально русский нацизм появился несколько раньше, еще при Горбачеве, когда КГБ помогало оформиться пестрым и разнообразным организациям русского национализма, к которым Жириновский только еще присматривался, делая поначалу ставку на мейнстрим пестрой ленты демократии. В некотором смысле предвосхищая политическую трансформацию самого Путина, проделавшего похожую эволюцию.
Небольшие, но шумные акции русских националистов помогали власти, сначала горбачёвской, а потом и ельцинской ощущать себя на их фоне центристами, а не консерваторами, соглашавшимися на реформы с кнутом в руках. Но, как это часто случается в переломные моменты, движение русского национализма очень быстро проделало путь от почти шутовских акций, пугавших столичную интеллигенцию, до сначала бокового, а потом одного из центральных трендов официальной кремлевской политики. И здесь Жириновский стал своеобразным Иоанном-Крестителем низового русского нацизма.
Казалось бы, он был парадоксален. Еврей, сын отца юриста, бросившего семью в раннем детстве, и гомосексуалист, постоянно твердивший о русской крови, он представлял собой внешне противоречивое, но на самом деле вполне цельное явление того варианта русского нацизма, который очень рано был узнан и признан как свой тем российским электоратом, который решил использовать шанс свободы, предоставленный выше и в общем и целом ненужный, как заявку на наиболее мракобесный вариант национализма, олицетворяемый Жириновским. Уже в 1993, сразу после обстрела парламента и частичного поражения красного реванша, у которого были все шансы взять власть из-за симпатий весомой части электората, Жириновский неформально возглавил тех, кто быстро разочаровался в демократии, ибо она не стала ни скатертью-самобранкой, ни самоходной печью Емели. И так как красный вариант, слишком поторопившись, засеменив, потерпел тактический крах, выбрал вариант коричневый.
Все те песни утробного русского нацизма и великодержавного империализма, которые сопровождали с тех пор российскую политику, были если не впервые, то наиболее ярко исполнены именно Жириновским. Он обещал омыть сапоги русского солдата в Индийском океане, он с наслаждением слушал вопли взбудораженной интеллигенции «Россия, ты одурела!», испуганной его политическими успехами. Он был тем явлением русского нацизма, которое, оставаясь нацизмом и декларируя его, было по-своему очень современным явлением. С кривлянием и умением с такой шутовской интонацией говорить самые мракобесные вещи, чтобы их можно было в любой момент взять обратно, как шутку, как издевку над политическим истеблишментом. Что было очень русским вариантом политики.
Более того, на фоне довольно-таки серьезного давления на другие ветви русского национализма, которые стали представлять опасность для политического истеблишмента своей непредсказуемостью и популярностью у российского электората, быстро разочаровавшегося в демократии и мечтающего о сильной руке и восстановлении империи, шутовской по виду национализм Жириновского представлял собой важную канву политического движения. Он как бы окормлял потребность в русском агрессивном великодержавии, крепнувшем на глазах, и при этом делал это так, чтобы не быть уличенным в чем бы то ни было из-за своей манеры репрезентировать идеи.
А его идеи очень часто становились опережением того куда более неповоротливого и грузного политического истеблишмента позднего Ельцина и раннее Путина. Ему доверялось предвосхищать, не важно – реально выполняя поручения или предвидя движение русского политического флагмана, часто шедшего в его фарватере, фарватере крепнувшего великорусского империализма в его националистическом изводе.
Есть своеобразная ирония в том, что Жириновский заболел коронавирусом и пропал с политической сцены именно тогда, когда его идеи и метафоры стали материализовываться в наиболее фантастическом ключе. Он пропал с радаров именно в начале февраля, когда путинские ультиматумы Западу с требованием отдать ему Украину, как первую жертву, уже были сформулированы, а вот практические шаги еще обдумывались и готовились. Если бы Жириновский не слег под аппараты вентиляции легких и не окунулся в первое приближение формально наступающей смерти, он мог бы поддержать Путина криками одобрения в Думе и внес бы столь важную шутовскую ноту в аккорд великодержавного ресентимента. Так как и был такой страховочной сеткой для русского великодержавия.
Но в каком-то смысле он был уже не нужен, ибо давно превратился в аккомпаниатора своей заглавной темы, присвоенной и формализованной другим и другими – Путиным со товарищи, которые оформили этот тренд наступающего русского нацизма, грезящего великой мировой победой над историей. Жириновского держали в состоянии искусственного продолжения жизни, пока не убедились, что корабль русского нацизма с грузной грацией соскользнул с кремлевских стапелей и поплыл сам. И обратного пути нет. Жириновский с его ролью Иоанна-Крестителя уже был не нужен. Ему позволили умереть, так как его идеи уже проходили кристаллизацию и воплощение под другим руководством и другим флагом.
Жириновский умер, но дело его живет. Русский нацизм победил в России, а остальное уже не в его власти. И здесь кончается искусство, и начинается судьба.