Смерть Запада как русская национальная идея

Понятно, что идея загнивающего Запада, Европы, капитализма-протестантизма — часть комплекса неполноценности. Когда смерть оппонента, выбывание из игры, соревнования, борьбы обеспечивает незаслуженную победу. Боролся с ним, боролся, вдруг ноги у него подкосились, глаза закатились, все детали сложной конструкции рассыпались до винтика, и вместо грозного противника — кучка вторсырья, не годного в употребление.

Ненависть (а точнее страх) к Западу — это как бы та мертвая вода, на которой и был собран русский мир. Ведь если Запад не враг, то кто мы со своим православием и претензиями на западное же наследство? Если мы не третий Рим, а Рим себе стоит и в ус не дует, какой мы-то Рим, поддельный? Так думал молодой повеса, летя в пыли на почтовых. Мы сидим у постели богатого и нелюбимого дядюшки, отрабатывая роль бенифициара. Его конец — наш выигрыш будущего. Пересидели старого хрена, теперь покрутим твою швейную машинку.

Одна беда: он болеет, болеет уже какой век, но помирать явно не собирается. Скорее, наоборот, готов выступить — о чем страшно помыслить – распорядителем на наших похоронах. А это уже никуда не годится, и мы от ужаса воем: изыди, бездуховная трухлявая моль, я тебя уже давно похоронил в уме.

Каждое поколение русских и советских людей по-своему хоронят тлетворный Запад, а он, как двое из ларца, тут как тут. Готов даже нам помогать, не понимая нашей ненависти и полагая ее видом юношеского сперматоксикоза с прыщами и безумными неосуществимыми желаниями.

Еще раз: мы не о полюсах добра и зла, мол, Запад — свет, а мы — империя зла. Не о том сейчас речь, речь совсем о другом: кто у кого пировать на похоронах будет. И будет ли вообще?

По той страсти, с которой мы пытаемся накликать беду распада и смерти на гипнотический Запад, нетрудно понять, что мы этот распад и смерть самих себя чувствуем, как главную угрозу. Мы сами боимся и готовимся к аннигиляции. И чтобы не было так страшно, постоянно представляем себе похороны оппонента.

Возможно, что у ненависти к Западу три источника, три составные части. Как иначе. Первый источник — максимализм. Мы ведь в реальности не большие доки, мы больше по духовной части. Нам все эти гуглы-шмуглы, айфоны-афони — игрушки детей неразумных. Мы либо православные и единственные, либо пусть весь мир катится в тартарары. Поэтому гибель Запада нужна для подтверждения нашей истинности. У нас каждая точка боговдохновенна. Мы на правильном пути или нас нет. Пожелание гибели Европе —  это как бы пожелания здоровья — себе. Алаверды. Другого не дано.

Второй источник — теория Маркса и его призрак, бродящий по Европе с желанием хоть кого-нибудь по пути зарезать. Европа и Запад в целом превратились в уже знакомую версию незакопанного покойника, которого если не мы предадим земле, так вездесущий пролетариат. В конце концов — не все ли нам равно, кто работает волшебником. Главное результат. Пусть дело не в православии, которое они отвергли, а в буржуазности, которой у нас по счастливой случайности почти нет. Главное: копайте, ребята, копайте и закапывайте все трупы, которые найдете, даже если они живые.

Третий источник — наши имперские победы и наша великодержавная спесь. Мы — младшие на этом празднике жизни. Мы пришли в этот мир, когда все уже состоялось: греки разные, волчица Рима, Возрождение и Просвещение. А мы — как незваные сельские дети в доме у помещика Ноздрева. И пукнуть страшно, и от ненависти и зависти сухо во рту. И ничто не в состоянии перебить этот страх и зависть, как наш ответ Чемберлену. Как аннексия у гнилого Запада того, что ему принадлежит или даже то, что он только поглаживает своей слабой старческой дланью. Отнимая у него, мы просто переходим из класса в класс. И отняв его жизнь, станем, наконец, с ним вровень.

Желание смерти Западу — и есть русская идея. Он умрет, а мы останемся и будем править всем миром, за который некому будет вступиться.

Нас не должно смущать, что вместе с ненавистью к Западу нас сжигает и любовь к нему. Это любовь — как нейтронная бомба. К так называемым камням Европы. Мы, словно нерадивые ученики, хотим смерти учителю, чтобы некому было ставить нам размашистые двойки в дневник. Мы хотим этот западный мир, но населенный не высокомерными менторами, а нашими рабами, которые будут нам делать айфоны, бентли и боинги, а мы будем повелевать и великодушно похлопывать по плечу: молодец, Джон, умеешь, когда хочешь.

И что важно, мы не хотим убивать Запад, мы хотим, чтобы он сам развалился, как  стены Иерехона, от нашей праведной молитвы. От мигрантов, чумы, любви к жизни и болезни духа. Мы, конечно, знаем, что ничего этого не будет. Нам просто страшно быть никем, и поэтому наша мечта, наш девиз, лозунг над колыбелью: победителю-ученику от побежденного учителя. Пусть ихний Байрон поклонится в ножки нашему Пушкину, и мы тогда все простим. И вместе выпьем и закурим. Ведь сила в правде, брат Джон, не так ли?