Хромой с детства, тщедушный и гибкий, как спелая ложь. При этом священник, не верящий не то, что в бога, даже в себя вчерашнего. И картежник, сделавший головокружительную карьеру при разных политических системах и правителях. Он с печалью (возможно, деланной) утверждал, что легче примириться с порочным порядком вещей, даже если он нарушает общепризнанные принципы (чем не определение совка), но нельзя приспособиться к порядку, изменяющемуся каждый день, потому что он ежедневно порождает новые опасения, и никто не знает, когда им наступит предел. Речь, конечно, не о морали, а о правилах и стратегии выживания. Понятно, это не о путинском режиме, конь в Думе, безумец на троне, толпа, пьяная от предчувствия крови и неумения видеть на шаг вперед — это не привилегия России, но это ее привычные будни. Это тот угол, носом в который ее ставит история как нерадивого ученика: не сделал домашку, стой в углу до конца урока, нюхай сухую пыль, равную сухой воде, и знай — так пахнет безысходность.